Собрание стихотворений - [130]

Там женщину ланцетным лезвиём

За миг её паденья рокового

Скоблит палач и плод её любви

В ведро бросает грязное… Готово!

И с фартуком, забрызганным в крови,

Хирург выходит в коридор вонючий

С хорошенькой сестрой. А визави

Уж новый стон от муки неминучей,

От боли, подступившей к животу.

К больным, лежащим безобразной кучей,

Подходит врач. Схвативши на лету

Клочок письма, он вертит папиросу.

А к быстро покрасневшему бинту

Уж муха льнёт. Привычному вопросу

Ответив: «Не валяйте дурака»,

Уходит доктор к новому допросу.

И там в углу я видел старика:

Он высох весь, он умирал, но всё же

Подёргивалась слабая века,

И с каждым днём пронзительней и строже

Смотрел он взором дикого орла.

Он был скелет в грязно-лиловой коже,

Не мог пошевелиться, и текла

Слизь жёлтая на простыню. И это

Ему простить хожалка не могла

И выкинуть в окно грозила. Где-то

Служил он раньше в банке, но теперь

Он гас один в зловонном лазарете.

Воспоминанья ли былых потерь,

Иль юных дней, когда он был любимым,

Вставало в нём, когда, как жалкий зверь,

Он вдруг стонал под зноем нестерпимым.

Он вспоминал блондинку, орденок

И ужины парадные по зимам.

И как имел он пару стройных ног,

Почётный пост, зелёные конторки

И созывал знакомых на пирог,

А не жевал обглоданные корки.

Теперь давно не ел он ничего,

Лишь руку синюю тянул к махорке.

Но злился на соседа своего

За съеденную грушу. Пред хожалкой

Он весь дрожал, когда она его

Ругала и прибить грозилась палкой,

Смеясь на членов скрюченных красу,

На остов, обнажившийся и жалкий.

Когда она, рыча подобно псу,

Его приподнимала на кровати,

Обрубки ног дрожали на весу

В присохшей марле и кровавой вате.

Но час пришёл. Он, кажется, уснул.

Кончался день. Настала тишь в палате…

Румяный врач соседу подмигнул,

Пощупав пульс немеющий и вялый.

Колоколов вставал субботний гул

Над городом, и луч заката алый

Проник в окно, старик раскрыл зрачки

И, руку выпростав из одеяла,

Хожалке дал последние куски,

Сказав: «Прощай» со взором просветлённым —

В котором прежней не было тоски.

Он умирал спокойным, просветлённым,

Затем, что он простил за всё и всех.

Простил больнице, простыням зловонным,

А ей простил её звериный смех…

О, мой наставник в смрадном лазарете!

Среди всего, что искупает грех,

Среди всего, что видел я на свете,

До гроба я в молитвах пронесу

Матрац твой грязный, кроткий взор и эти

Обрубки ног кровавых на полу

1921

Муза Хорея

Как я кликал вас, хореи,

Как я ждал вас! Но скорее

Я бы мог достигнуть звезд.

Долго омрачали думы

Ямб, мыслительно-угрюмый,

Трубный, бранный анапест.

Замолчали ваши струны

Вместе с дерзостностью юной,

Вместе с пламенем любви.

Но недаром ждал я чуда:

Вот неведомо откуда

Ваши брызнули струи!

И в напевах вьюги буйной,

Златокудрой, златострунной

Ты сошла из горних стран.

Вновь в игре снежинок белых

Алых уст оледенелых

Вечно-сладостный обман!

Кудри по ветру развеяв,

Искры золотых хореев,

Жажду звуков утоля,

Ты рассыпала со смехом,

И твоих лобзаний эхом

Стала белая земля

Слушай, слушай, Муза, Муза,

Нерушимого союза

Властно рвущийся напев —

Песню вьюги, песню брака…

Что пред ней угроза мрака,

Твой земной, бессильный гнев?

10/23 января 1922

Дочери Марии

Зеленеет трава над могилой твоей,

На далёкой чужбине, в безвестной глуши.

С каждым годом больней, с каждым годом нежней

Приближенье твоей лучезарной души.

Раньше всех ты вернулась к родным небесам

И затеплила мне путевую звезду.

Ты сияешь и ждёшь скоро, скоро ль я сам

В недоступный нам край на свиданье приду.

Скоро, милая, скоро! Окончить мне дай

Мой тяжёлый, мой Богом назначенный труд.

Коль его не свершу я, не видеть мне рай,

Всех искупленных душ озарённый приют.

Не затем ли с земли ты так скоро ушла,

Чтобы легче была мне крутая стезя

В мир бесплотных духов из удолии зла,

Где замедлить тебе уже было нельзя?

Каждый год я на холмик заброшенный твой

Прихожу прочитать мой любимый псалом.

И я жду, припадая к земли гробовой,

Что меня ты заденешь воздушным крылом.

Одинокий вокзал в чернозёмных степях

И белеющий город с собором вдали —

Вот где лёг навсегда твой замученный прах,

Далеко от родной и весёлой земли.

Отзывая меня от родных рубежей,

Заметая следы примелькавшихся дней,

С каждым годом нежней, с каждым годом свежей

Зеленеет трава на могиле твоей.

25 ноября 1924, Надовражино

«Где чернеют, словно змеи…»

Где чернеют, словно змеи,

Ветви древние дубов,

Различал я Лорелеи

Ускользавший смутный зов.

То губящий, то целебный

С каждым годом всё властней

Голос звал меня волшебный

В мир видений и теней.

И не жаль мне, что поверил

Я призыву девы той,

Хоть ощеривались звери

На дороге заклятой.

Тает облако тумана,

Путь ясней передо мной,

И в рыдании органа

Тот же голос неземной.

5 февраля 1925, Надовражино

Сентябрь

Довольно доживало лето,

Повеял утренний мороз.

Сегодня золотом одета

Семья серебряных берёз.

Осина в ужасе трепещет

Багрянцем каждого листка.

Холодная, блестит и плещет

В увядших берегах река.

Какой простор, какие дали!

Что за молитвенная тишь!

Пред тайной неземной печали,

Как очарованный, стоишь.

В глухих лесах, где дышит тленье,

Где поступь не слышна ничья,

Свободен дух от впечатлений

Прельстительного бытия.

Всё в мире девственно и свято,

Пора приняться за труды

И силлогизмы Аквината

Впивать с дыханьем резеды.

В беззвучном голубом эфире