Блестящие, быстрые, дымные тучи.
Мальчишки-ручьи рассыпаются с кручи.
И девушка-травка встает из-под снега
И слушает первое вешнее эхо.
Стыдливые тени. Ликующий шепот.
Весной где попало вдвоем хорошо быть.
С высот соловьиных на зелень, на щебень
Летит одуряющий высвист и щебет.
Уже о панели младенческий дождик
Ударился тысячью звонких ладошек,
И все, что расчет — от дубов до крапивы, —
Обильной и теплой росой окропило.
Уже, опьяняя, черемухи белой
В горячих садах молоко закипело.
Уже на полянах лесных горожане
Под солнцем румяным лежат голышами.
Уже раскрываются почки на ветхих,
На юненьких, тоненьких, голеньких ветках.
А ветки бывают различной погудки:
Одни — на затычки, другие — на дудки.
<1953, 1962>
1
Скажите, вы любите холод,
трескучий, крещенский и крепкий,
здоровья осанку и хохот,
как наши румяные предки,
полозья порхающих санок
и губы, раскрытые с негой?..
Скажите, вы любите запах
лохматого русского снега,
тончайшую роспись пейзажа,
застывших стихов закорюки,
с работы по льду пробежаться,
похукивая на руки,
а вечером — ежась и нежась —
небес голубое свеченье?..
Скажите, вы любите свежесть
дымящейся стужи вечерней,
когда в ожиданье тепла мы,
зевая, у печки скучаем,
и строим чудесные планы,
и греемся водкой и чаем?..
А утром — солнце и иней,
бодрящая душу погода?..
Скажите, вы любите имя
любимого времени года,
растущие снежные кучи,
морозца хрустящую поступь,
сверкающий, свежий и жгучий
отчизны отчетливый воздух?
2
Ворон ветки клюнул, каркнув,
зори землю обожгли,
и влюбленные из парков
охладелые ушли.
Горстку праздничной теплыни
под пальто проносим мы.
Город — в дымном нафталине,
в хрупком кружеве зимы.
Еле веки открывая,
на окошечки дыша,
в очарованных трамваях
будто спит его душа…
Но вглядись то там, то здесь ты:
нет, косматая, шалишь!
Дышат светлые подъезды
теплотой людских жилищ.
И, струясь румяным соком
новых весен, лучших лет,
льется золото из окон,
пахнет солнцем свежий хлеб.
Люди трудятся и любят,
лица светятся от дум.
С доброй речью в холод лютый
речка плещется во льду.
Так и я — в снега, в морозы, —
хоть и втиснуты в броню,
под броней прозрачной прозы
праздник лирики храню.
Не позднее 1962
* * *
Опять, как встарь, хочу бывать
>{432}на берегах с тенистой чащей,
хочу усталый ночевать
в траве душистой и шуршащей,
за муравьями наблюдать,
шуметь опавшею листвою,
и рассекать речную гладь,
и видеть небо голубое.
Опять хочу в лесной росе,
мошкой докучливой бесимый,
на ствол поваленный присев,
елозить пятками босыми,
искать проходы меж дерев,
о ветки цепкие колоться
и пить, от жажды одурев,
с листочком воду из колодца.
Еще не пылью пахнет пыл,
еще далеко до развязки,
а я до смерти полюбил
земные запахи и краски.
Клубись, туман! Струись, вода!
Пой, жизнь, в лесах, в колосьях, в песнях!
Пусть древен мир. Поэт всегда
природе и земле ровесник.
<1952, 1962>
* * *
Доброй, видать, закваски я
>{433},
любы мне труд и риск.
Молодость закавказская,
вспомнись и повторись!
Снова пришла охота мне, —
жар еще не иссяк, —
свидеться с донкихотами
в бурках и при усах.
Снова запало в голову —
утром подняться в шесть
и за козлами горными
к тучам по кручам лезть.
Каменными громадами —
весел и безголов —
руки в лесах гранатовых
до крови исколов.
Стану, смеясь, над безднами,
яростный от кощунств,
тропами поднебесными
вниз на луга скачусь.
Там, у ромашек, канувших
в пенящийся поток,
сев на горячий камушек,
передохну чуток.
Мчится водичка, брызгая.
Пчелы летят домой.
Хлеб кукурузный с брынзою —
ужин дорожный мой.
Пусть на ходу от трения
туфли гормя горят.
Здравствуйте, годы древние!
Вас я увидеть рад.
Всех на земле богаче я,
губы мои в меду, —
чувственный как Боккаччио,
в юность свою иду.
Не позднее 1962
* * *
Гамарджоба вам, люди чужого наречья!
* >{434}Снова и вечно я вашим простором пленен…
Холод и музыка в пену оправленных речек.
Говор гортанный высоких и смуглых племен.
Лихость на лицах, с которых веселья не сгонишь.
Мощные кедры, что в камень корнями вросли.
Горной полыни сухая и нежная горечь.
Шелест и блеск остролистых и бледных маслин.
Грузные розы, от сока прилипшие к окнам.
В небе хрустальном покрытая снегом гряда.
Город металла — Рустави, что, молод и огнен,
выстроен нами, любимый, во славу труда.
Знойные ливни и ветра внезапного козни.
Осени щедрой ломящие ветки дары.
Терпкой лозой опьяненные руки колхозниц.
Свет в проводах от курящейся утром Куры.
Низкий поклон виноградарям седобородым
и молодым, как веселье, владыкам огня.
Вечно горжусь, что одной из пятнадцати родин
светлая Грузия есть на земле у меня.
(1952, 1963)
Попадете в Закавказье,
как жара отпировала,
побродите да полазьте
за Гомборским перевалом.
С теплых гор гремят грома там,
между гор пасутся козы.
Брызжут соком-ароматом
кахетинские колхозы.
Отягченным грузной ношей,
гнуться веткам не зазорно:
под прозрачно-смуглой кожей
можно счесть у яблок зерна.
Старики глядят из окон,
седоусы и кудрявы, как
тута исходит соком,
каплет сахаром на травы.
