Собрание стихотворений - [89]

Уже потекло по склонам,

скамейки в саду теплы,

и лед, оголен и сломан,

по темной воде поплыл.

Сугробы темны и ветхи,

чернея, стоят бугры.

Иду, задевая ветки,

и веки мои мокры.

И в лепете клейких почек,

и в шуме людской возни

я вижу лукавый почерк

похожей на Вас весны.

Не позднее 1954

* * *

Говорю про счастье^{417},

а в душе украдкою

повторяю часто

имя твое краткое.

На каменьях теплых

ночью самой темною

вижу милый облик,

очи твои помню я.

Говорю про счастье,

сам все время думаю,

что с тобой встречаться —

видно, на беду мою.

На крылечке стоя,

засмеешься, колкая, —

я ж не знаю, что я,

где я и поскольку я.

Говорю про счастье,

а в уме рисуется,

как домой сейчас ты

воротилась с улицы.

Пальчиками хрустнув,

голову повесила…

До чего ж мне грустно!

До чего ж мне весело!

Говорю про счастье

и горю от жажды я

за тобой бросаться

в дверь едва ль не каждую, —

чтобы, обняв шею

мне руками плавными,

никла б, хорошея

от шального пламени.

Не позднее 1952

* * *

Осень. Лучи. Деревья. *[7]^{418}

Солнце идет на убыль.

Краску платком стерев, я

милой целую губы.

Так осмелел с чего я?

Ты мне скажи, подруга:

дружим ли мы с тобою,

любим ли мы друг друга?..

Счастье, куда нам деться?

Что это нам досталось?

То ли вернулось детство,

то ли приходит старость?

Радости ль нет отбою,

близится ль к сердцу мука?

Дружим ли мы с тобою,

любим ли мы друг друга?..

На желудях, на смолке

воздух лесной настоян.

Губы от счастья смолкли.

Не говори, не стоит.

Пахнешь сама смолою,

вся горяча, упруга…

Дружим ли мы с тобою,

любим ли мы друг друга?

Помнишь, как полночь нижет

нежную сеть созвездий?

Сколько чудесных книжек

мы прочитаем вместе!

Легкой ступай стопою

вдоль золотого луга, —

дружим ли мы с тобою,

любим ли мы друг друга.

Что б ни случилось с нами,

будет добро иль худо —

мы все равно узнали

лучшее в мире чудо.

Счастье трубит трубою

с севера и до юга, —

дружим ли мы с тобою,

любим ли мы друг друга?

<1953, 1962>

Из сборника «Молодость» (1963) >{419}

        МОЛОДОСТЬ^{420}

                1

Ты — неистовая моя

хвала и ругань,

перелистываемая

далеким другом, —

если станет ему невмочь

на белом свете,

то не только беда и ночь —

и ты в ответе.

Чтоб не ладана сладкий дым,

а свет несла б им —

ясным, яростным, молодым,

вовек не слабым.

Чтоб лилась по полям, свежа,

по хлебной рати,

по цехам заводским, служа

добру и правде…

                 2

Ах, как молодость хороша!

Ах, как молодость знаменита!

Нараспашку — моя душа,

и ничем голова не покрыта.

В изумительных городах

под высоким и чистым небом

я отроду не голодал,

я ни разу печальным не был.

Как ты пахнешь, моя трава!

Как роса над тобою клубима!

Ввек бы взора не отрывал

от смеющихся губ любимой.

Жадно вижу полет земли —

в зорях, в бурях, в румяных звездах.

С добрым утром, друзья мои —

человечества свежий воздух!

Не позднее 1952

* * *

Прочь, отвяжись ты, * ^{421}

черная вычурность.

Я ведь из жизни

так просто не вычеркнусь.

Выдумка нищая,

жалостный лепет,

мне с тобой нынче

якшаться не следует.

Дни мои ленью

не обволакивай.

Сам что ни день я —

не одинаковый.

Хочу писать просто,

честно, без фальши,

так, чтобы просто

некуда дальше.

Радость и риск — у нас.

Я им учусь.

К черту изысканность

маленьких чувств!

(1953, 1962)

* * *

Знать не хочу ни угла, ни имущества^{422}.

Мне бы еще раз пожить да помучиться.

Вот что люблю я, и вот что я знаю:

               солнца красу,

               сосны в лесу,

               рыбу в реке,

               книгу в руке

да Революции алое знамя.

Не позднее 1962

     ПОЭЗИЯ — ВЕЗДЕ^{423}

Ищу в миру и дома я,

в покое и в езде.

Она — как жизнь бездонная.

Поэзия — везде.

Плотинами бетонными

становится из волн.

В полуторках с бидонами

проносится под звон.

Задумчивая, смелая

и полная забот,

смеясь, с вечерней сменою

приходит на завод.

На воздухе, в молчании

небесной черноты,

поймешь ее случайные

и вечные черты.

Не только у божественных

Джульетт и Маргарит, —

не меньше их и в женщинах,

горячих от корыт.

Пути-дороги дальние,

земная кабала.

Со мной в тюрьме и в армии

поэзия была.

О, вечности ровесница,

неузнанная светится,

весенней веткой свесится,

заплещется в воде.

Она — у пашен в золоте,

она — в упавшем желуде,

она — в дожде и в желобе, —

поэзия везде.

Не позднее 1962

* * *

Ел я добрый хлеб отчизны, ночевал я в поле^{424}

                                                                     чистом,

обжигал на солнце плечи, мокрый шел по мху болот,

веселился за работой, пил вино по красным числам,

славил труд и красоту я — плоти пламенный полет.

Полюбил на дальних стройках жар и смех народных

                                                                  сборищ,

апшеронских вышек шорох и уральских домен дым,

полымя пустынь соленых и полыни горной горечь,

свет небес над Араратом, аромат чарджуйских дынь.

Мне из жизни не исчезнуть, от людей не удалиться.

Хорошо я жил на свете, не остыл и не устал,

не был странником безродным, ни холодным

                                                            летописцем,

землю рыл, тесал булыжник, книги славные листал.

И смеялся я от счастья, и никем унижен не был

в том краю, где на березы, на звериную тропу

осыпается ломтями фиолетовое небо

и ложится белым снегом на зеленую траву.

Я хочу гореть в работе и в беде смеяться гордо,

приходить на помощь другу и сады растить на льду,

опьяненными губами целовать девичье горло