Собрание стихотворений - [84]

своих прислал и пару добрых слов?

Он, в смене зорь, одна другой румянче,

средь коротыг отмечен вышиной,

он весь точь-в-точь мечтатель из Ламанчи,

печальный, добрый, мудрый и смешной.

В таком большом как веку не вместиться?

Такую боль попробуй потуши!

Ему претит словесное бесстыдство,

витийский хмель расхристанной души.

Зато и нам не знать мгновений лучших,

чем те, когда, — бывало, повезет, —

и к нам на миг его улыбки лучик

слетит порой с тоскующих высот.

Клянемся мира звоном и блистаньем,

листвой дубов, где нежится гроза,

что не разлюбим и не перестанем

смотреть в его прекрасные глаза.

Как говорит он про детей, про женщин!

Как ложь сердец душе его тяжка!..

Нельзя о нем во времени прошедшем!

Но черный час настал исподтишка.

И в этот час пришла беда такая,

что у меня и слова не нашлось

ее назвать, потере потакая,

и мир померк от Аничкиных слез…

А он, как мальчик, робок и огромен,

и нет на лбу короны золотой, —

и не чудно ль, что мы его хороним,

а он, как свет, над нашей суетой?

Поплачь, земля, и Аничка[6], поплачьте,

но, опустив повинные венки,

взовьется флаг на поднебесной мачте

и мир прочтет его черновики.

Хоть он попал не в царство доброй феи, —

какая жизнь! И что сказать о ней,

когда она, что день, то всё живее

и с каждым годом выше и юней?

Не прах, а Дух, — не смирен, не покоен.

Не был, но есть, — ни смерти, ни суда.

Вот он стоит, и видят все, какой он, —

печальный, добрый, мудрый, — навсегда.

Февраль 1984

         ПАМЯТИ ЗАРЫ ДОВЖАНСКОЙ^{392}

Зара Довжанская — множества жизней легенда,

звонкое имя, как зорюшка, зримое всеми,

свет и отдушина пасынка — интеллигента

в самое темное, самое затхлое время.

Юной и званной попала она в катастрофу —

выжила чудом и в чем только воля осталась.

Тут и смириться бы ей подобру-поздорову,

но для души не удел инвалидность и старость.

Ветром имперским ее до бессмертья продуло,

в жертвенных жилах тоска от базарного жира.

Стала судьбой ее русская литература,

сколько к ней душ приохотила, приворожила!

Помню жила она где-то, как птица, под крышей,

там и узнал, восхищеньем немым переполнен.

Так уж случилось, что тайны ее не открывши,

я разминулся с ее победительным полднем.

Нынче жалею, да что ж теперь, Господи Боже!

Не был чужим ей, а близким назваться не смею.

Лиля, любовь моя, с Зарой дружила, но позже

мы почему-то почти не встречалися с нею.

Синь Коктебель ее с заревом утра в заливе,

замыслы Зарины шепчет поэзия трав нам.

Въяве ж не встретим. Отмучилась. В землю зарыли.

Свеж ее дух, неподвластный болезням и травмам.

Слышу ее, отзываюсь ей, за словом шастая.

Не был ей другом, зато уж теперь не поссорюсь.

Зара Довжанская, — молвлю, — заря слобожанская,

вечны тобой благодарные память и совесть.

1993

РАЗДЕЛ 2 Стихотворения из книг 1960-х годов

Из сборника «Мороз и солнце» (1963) >{393}

Жизнь

                    РАБОЧИЕ^{394}

Славлю людей, презирающих косность

          жизни уютненькой,

чьими руками запущены в космос

          первые спутники.

Солнце из стали расплавленной светит

          в дерзкие очи им.

Самые смелые люди на свете

          это — рабочие.

Миру как воздух — невысохший пот их,

          едкий и каплющий.

Нами недаром грядущие годы

          подняты на плечи.

В море бросая тяжелые сети,

          руды ворочая, —

самые сильные люди на свете

          это — рабочие.

Вечером выйдем под пенье частушек —

          месяц поклонится.

В песне лихой раскрываются души,

          в меткой пословице.

Любим навеки, смеемся как дети,

          шутками потчуя.

Самые щедрые люди на свете

          это — рабочие.

Дружба у нас никогда не изменит —

          самая верная.

Смену твою обязательно сменит

          смена вечерняя.

Кожа на мускулах разного цвета,

          праздники — общие.

Самые дружные люди на свете

          это — рабочие.

Те, что, вставая с неправдою драться,

          падая временно,

в битвах ковали могучее братство —

          партию Ленина.

Мира и счастья на вольной планете

          зоркие зодчие, —

самые лучшие люди на свете

          это — рабочие.

Не позднее 1962

* * *

Только с трусом одним ничего не стрясется^{395}

.

Нет, не зря под ресницами тени легли:

было в жизни моей и мороза и солнца,

и забот и забав, и вражды и любви.

Я мальчишкой ступал на леса пятилетки,

ратный ветер мне в юности космы трепал,

и, как солнцу и воздуху отданы ветки,

я себя отдавал красоте и Трудам.

Чтоб ни жажда, ни жадность земли не терзали,

штопал раны и потные тропы топтал.

Если б не было в мире Советской державы,

для кого мне и жить и рождаться тогда?

Только ради нее я воюю со снами,

и смотрю на зарю, и стою несменен, —

и горит надо мной знаменитое знамя,

а иных я не знал и не знаю знамен.

Руки могут всю землю ощупать и взвесить,

вся вселенная чистому взору видна, —

но в груди моей сердце одно, а не десять.

Оттого-то и правда на свете одна.

Не позднее 1962

            ЖЕНЫ МОИХ ДРУЗЕЙ^{396}

Просто начнись, откровенная здравица,

чары на сердце просей.

Что-то по-новому стали мне нравиться

                  жены моих друзей.

Сердце само попросилось на исповедь,

в пальцах запело перо,

чтоб рассказать, как светлы и неистовы

                  женщины наших пиров.

Жаркое пламя по жилам струится их,

красного лета красней, —

смехом звенят на площадках строительных