* * *
Мы с тобой проснулись дома
>{243}.
Где-то лес качает кроной.
Без движенья, без желанья
мы лежим, обнажены.
То ли ласковая дрема,
то ли зов молитвоклонный,
то ли нежное касанье
невесомой тишины.
Уплывают сновиденья,
брезжут светы, брызжут звуки,
добрый мир гудит как улей,
наполняясь бытием,
и, как до грехопаденья,
нет ни смерти, ни разлуки —
мы проснулись, как уснули,
на диванчике вдвоем.
Льются капельки на землю,
пьют воробышки из лужи,
вяжет свежесть в бездне синей
золотые кружева.
Я, не вслушиваясь, внемлю:
на рассвете наши души
вырастают безусильно,
как деревья и трава.
То ли небо, то ли море
нас качают, обнимая,
обвенчав благословеньем
высоты и глубины.
Мы звучим в безмолвном хоре,
как мелодия немая,
заворожены мгновеньем,
друг во друга влюблены.
В нескончаемое утро
мы плывем на лодке утлой,
и хранит нас голубое,
оттого что ты со мной,
и, ложась зарей на лица,
возникает и творится
созидаемый любовью
мир небесный и земной.
1989
Да ну и что с того —
в Москве или в Нью-Йорке?
Сегодня Рождество,
и мы с тобой на елке.
Вся в звездах и огнях,
вот-вот взлетит, живая,
счастливцев и бедняг
на праздник созывая…
От крови и от слез
я слышу и не внемлю:
их столько пролилось
в отеческую землю,
что с душ не ототрет
уже ни рай, ни ад их, —
а нищий патриот
все ищет виноватых.
Вишь, умник да еврей —
губители России,
и алчут их кровей
погромные витии…
Но им наперекор,
сойдя с небес по сходням,
поет незримый хор
о Рождестве Господнем.
Поет, дары неся,
с уверенностью детской,
что Тот, кто родился,
сам крови иудейской.
Звучит хрустальный звон
для сбившихся с дороги:
уже родился Он
и мы не одиноки.
Идем со всех концов
с надеждою вглядеться
в безгрешное лицо
вселенского младенца.
Когда земная власть
с неправдой по соседству,
спасение — припасть
к Божественному детству.
Не зная наших уз,
свободный от одежки,
в нас верует Иисус
и хлопает в ладошки.
Рождественской порой,
как подобает людям,
мы Божьей детворой
хоть трошечки побудем.
Творится явь из сна
и, всматриваясь в лица,
Господняя весна
в нас теплится и длится.
Серебряной вьюгой
мир выстиран и устлан,
и Диккенс и Гюго
родней, чем Джойс и Пруст нам.
В нас радуется Бог,
что детская пора есть,
от творческих тревог
взрослеть не собираясь.
Нам снова все друзья
и брат горой за братца,
и нам никак нельзя
от елки оторваться.
Та хвойная весна,
священствуя и нравясь,
с Руси привезена,
а всей земле на радость.
Клубится пар от вод,
сияет мир от радуг…
А нищий патриот
все ищет виноватых.
1990
* * *
Смеженный свет солоноватых век…
>{245}Земля в снегу, мы в середине круга.
Пусть он лежит — скажи ему, подруга, —
я не хочу, чтоб таял белый снег.
На темный мир, исполненный бесстыдства,
пролился свет в покое полусна.
О, как он юн! О, как ему блестится!
От всех болезней лечит белизна.
В такие дни нельзя, чтоб злом на зло мы.
Во весь простор по взмаху милых рук
плывут из вьюг рождественские звоны,
святят печаль и размыкают круг.
Присесть к столу, погреться бы не худо,
земную стужу стаивая с век,
но не хочу, чтоб так кончалось чудо,
нельзя никак, чтоб таял белый снег.
Затем нельзя, что в замяти рассвета,
когда крещусь в купели снеговой,
душа моя пред вечностью раздета
и с нами снег — и больше никого.
1990
* * *
Мне горько, мне грустно, мне стыдно с людьми
>{246},
когда они любят меня,
а нет в моем сердце ответной любви,
и я им ни друг, ни родня.
О, это — как будто на званом пиру
пред всеми явиться нагу,
и кажется мне, что у всех я беру,
а дать ничего не могу.
Ну вот я и роюсь в моей кладовой,
спешу, суечусь, бестолков:
ведь мне и отсрочка-то лишь для того,
чтоб не оставалось долгов.
Какой уж там образ, какой уж там звон!
Мечусь между роз и ромах:
скорей бы разделаться с ложью и злом,
нашарить добро в закромах.
Простите меня, что несладок, неспел
мой плод и напрасен азарт,
простите меня, кому я не успел
просимого слова сказать.
Я только еще потому и живой
и Божьему свету под стать,
что всем полюбившим обязан с лихвой
любовью и жизнью воздать.
1990
* * *
В лесу, где веет Бог, идти с тобой неспешно
>{247}…
Вот утро ткет паук — смотри, не оборви…
А слышишь, как звучит медлительно и нежно
в мелодии листвы мелодия любви?
По утренней траве как путь наш тих и долог!
Идти бы так всю жизнь — куда, не знаю сам.
Давно пора начать поклажу книжных полок —
и в этом ты права — раздаривать друзьям.
Нет в книгах ничего о вечности, о сини,
как жук попал на лист и весь в луче горит,
как совести в ответ вибрируют осины,
что белка в нашу честь с орешником творит.
А где была любовь, когда деревья пахли
и сразу за шоссе кончались времена?
Она была везде, кругом и вся до капли
в богослуженье рос и трав растворена.
Какое счастье знать, что мне дано во имя
твое в лесу твоем лишь верить и молчать!
Чем истинней любовь, тем непреодолимей
на любящих устах безмолвия печать.
1990
Поздравляю с Апрелем
землю в розовом зареве зорь, —
дав команду капелям,
солнце в небе — что твой ревизор.
То-то радость живому
пробиваться к нему из-под глыб!
Слава Божьему Дому, —
кто нашел его, тот не погиб.
Как жар-птицыным перьям,
свежим каплям светлеть и блистать,
поздравляю с Апрелем
всех, кому он пришелся под стать.
Поздравляю, прохожий,
просвещенный тюрьмой да сумой, —
я подумал про то же,
