Собрание сочинений в шести томах. Т. 2: Рим / После Рима - [438]

Впрочем, ты ведь красив, и был бы любви ты достоин,

       Если бы лишь пожелал к миру вернуться опять.

Что неприятно в тебе? Гуменце, пробритое сверху,

¹³⁰       А на затылке торчит жесткая щетка волос;

Вечное пенье псалмов и шарканье сбитых сандалий,

       Ряса – лоскут к лоскуту, с давних не мытая пор!

Знаю, что нравлюсь тебе, что любишь меня, что страдаешь;

       Тронуто сердце мое; все же сильней неприязнь.

Тем, кто служит любви, иное обличье пристало —

       С виду пригожи они, кроткое сердце у них.

Ты мне любезней других, и твоим я отвечу желаньям,

       Если не станешь искать чести девичьей моей.

Неблагодарною быть не хочу, тебе отплатить я

¹⁴⁰       Рада добром за добро; ежели хочешь – прими!

Сделай, что говорю, – иначе труды твои тщетны;

       Сбрось свою рясу, женись – верною буду женой.

Пусть отрастут волоса на твоей обритой макушке,

       Пусть, ниспадая до плеч, в мир мирянина вернут.

Или прими мой совет, или вовсе оставь упованья,

       Ибо дурного просить – значит дурное таить.

Так обуздай же себя, поверь, что победа славнее

      Там, где сильнее порок, попранный духом твоим.

ОБ АВТОРАХ И ЖАНРАХ

ПОЭЗИЯ ВАГАНТОВ

Текст дается по изданию: Гаспаров М. Л. Избранные труды. Т. 1. О поэтах. М., 1997. С. 343–399.

Таинства Венерины,      нежные намеки,

Важность побродяжная,      сильному упреки, —

Ежели, читающий,      войдешь в эти строки,

Вся тебе откроется      жизнь в немногом проке.

(Бернская рукопись)

Поэзию вагантов, как и все европейское средневековье в целом, открыли для нового времени романтики. Но открытие это было, если можно так сказать, замедленным и нерешительным. Знаменитый «Буранский сборник» (Carmina Burana), «царица вагантских рукописей», был обнаружен еще в 1803 году, а издания дождался только в 1847 году. И это несмотря на то, что в 1803 году, как известно, немецкий романтизм был уже в цвету и культ средневековья давно перестал быть новинкой. Создается впечатление, что романтики того времени просто затруднялись еще найти вагантам место в своем представлении о средневековье.

В самом деле. Романтики старшего поколения отчетливо представляли себе и латинский, и романо-германский элемент европейского средневековья: латинский элемент в лице богомольных монахов и священников, а романо-германский элемент – в лице рыцарей, исполненных платонической любви к своим дамам. Поэзия вагантов – латинские стихи клириков, бичующие Рим, воспевающие вино и нисколько не платоническую любовь, – никак не укладывалась в рамки такой картины. Разумеется, это продолжалось недолго. У романтизма было достаточно крепкое сознание, чтобы освоить и такие факты. Но это произошло уже в позднейшем поколении, когда романтизм стал менее католическим и более протестантским, менее воинствующим и более терпимым. К 40–50‐м годам XIX века относится основная масса публикаций вагантской поэзии (И. Шмеллер в Германии, Э. Дю Мериль во Франции, Т. Райт в Англии)231. К этому же времени относится и первое осмысление исторического места вагантов в европейской культуре, так называемый «вагантский миф» (Я. Гримм, В. Гизебрехт, Я. Буркхардт)232: предполагалось, что вагантство было первой попыткой эмансипации светского и плотского начала в новой Европе, дальним предвестием Возрождения и Лютера, а поэзия вагантов – безымянным творчеством веселых бродячих школяров, чем-то вроде народной латинской поэзии, вполне аналогичной той народной немецкой, английской и прочей национальной поэзии, которую так чтили романтики.

Как и многие другие романтические концепции, этот миф оказался очень живучим. До сих пор в популярных книжках, написанных неспециалистами, можно встретить описание ваганта с лютней среди толпы крестьян и горожан, воспевающего к их удовольствию вино и любовь или обличающего сильных мира сего233. Никакой научной критики эта картинка давно уже не выдерживает. Вполне понятно, что такое вульгарное представление вызвало в свою очередь реакцию: ученые конца XIX – начала XX века, во главе с таким авторитетом, как В. Мейер234, заявили, что вагантской поэзии вообще не было, что сочиняющий стихи бродячий школяр-оборванец – выдумка романтиков, а была ученая светская поэзия, создание высших клириков, полная духовного аристократизма, и лишь подонками ее пользовались бродячие певцы. Разумеется, такое утверждение – тоже крайность, для нынешнего времени уже устаревшая. Спрашивается, как же должны мы представлять место вагантов в истории средневековой поэзии?

1

Средневековая культура в сознании современного человека почти неминуемо выступает в каком-нибудь контрастном противопоставлении: средневековье в противоположность античности или (чаще) средневековье в противоположность Возрождению. Такой контраст немедленно окрашивает средневековую культуру в одиозно-мрачные тона: она кажется чуть ли не шагом назад, нарушающим общий ход прогресса европейской цивилизации. Заметим, что это относится исключительно к духовной культуре: вряд ли кому придет в голову сказать, что социально-экономический строй средневековья был регрессом по сравнению с античностью, но не редкость встретить утверждения, будто духовная культура средневековья была исключительно мрачно-аскетической и отвлеченно-фанатической и представляла собой регресс по сравнению со светлым и жизнелюбивым миром античности. «Средневековый гуманизм» – понятие, еще очень непривычное для современного сознания.