Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ четвертый. Скитанія - [41]

На карточкѣ было написано: «Возлюбленной Евфросиніи отъ епископа Николая». Супруга г. Тойогиса происходила изъ Токіо, гдѣ сосредоточена большая часть дѣятельности православныхъ миссій, но въ Нійгата не было ни православной общины, ни церкви, и новокрещенная Евфросинія, къ сожалѣнію, ничѣмъ не могла проявить своего религіознаго усердія.

— А вы тоже христіанинъ? — спросилъ я г. Тойогису.

— Мнѣ это не нужно! — спокойно отвѣчалъ онъ. — А у нея есть собственный умъ… — и онъ указалъ глазами на жену, которая, сидя на корточкахъ въ самой японской позѣ, мыла для дессерта груши изъ собственнаго сада.

Въ головѣ моей мелькнула мысль, насколько, въ сущности, чуждо и непонятно мнѣ состояніе души этой молчаливой темнолицей женщины, которая, сохранивъ всѣ японскія привычки, почувствовала потребность покинуть домашнихъ боговъ, унаслѣдованныхъ отъ матери и бабки, для чужеземной религіи, послѣдній очагъ которой отстоитъ на всю ширину японской страны отъ этого уединеннаго западнаго города.

— А какъ вы думаете? — спросилъ я г. Тойогису. — Можетъ ли христіанство расчитывать на успѣхъ въ Японіи?..

— Конечно, нѣтъ! — отвѣтилъ онъ, не колеблясь. — Зачѣмъ намъ брать чужую вѣру?..

— Взяли же вы чужую науку! — возразилъ я.

— То наука! — сказалъ Тойогиса. — А вѣра у насъ и своя есть!.. Кромѣ того, я читалъ вамъ сегодня объ этомъ… Хорошая нравственность — вотъ настоящая японская вѣра!..

Меня интересовало состояніе японской переводной литературы сравнительно съ русскою.

— У насъ переведено все нужное! — сказалъ мнѣ г. Тойогиса. — Научныя книги, философія, исторія, Спенсеръ, Милль, Кантъ… Даже новинки по этой части не остаются безъ вниманія и по возможности переводятся тотчасъ же. Вотъ недавно стали переводить Рескина.

— А изящная литература какъ? — спросилъ я.

— Изящная литература — пустяки! — спокойно сказалъ Тойогиса. — На что намъ ваши романы?.. Да у насъ и свои есть…

— А Шекспиръ переведенъ?

— Нѣтъ! — сухо отвѣтилъ Тойогиса. — Только нѣсколько отрывковъ. Намъ это не нужно. Литература есть работа, а не самоуслажденіе…

Это напоминало состояніе русской литературы при Петрѣ, когда рядомъ съ навигацкой наукой переводился Пуффендорфъ, а для изящной литературы не было времени.

Впрочемъ, я не думаю, чтобы сообщенія г. Тойогиса были совершенно точны. По крайней мѣрѣ, въ Токіо существуетъ издательская фирма, которая находитъ выгоднымъ перепечатывать англійскіе романы и сочиненія по литературной критикѣ. Въ Японіи, стало быть, находится достаточно читателей, чтобы раскупать эти книги въ подлинникѣ.

Г. Тойогиса, разумѣется, былъ пламеннымъ патріотомъ своего отечества.

— Наша главная бѣда, — жаловался онъ, — тѣсно, мѣста мало!.. Народу много, а извлекать доходы не изъ чего. Поэтому мы до сихъ поръ — бѣдная страна… Однако, мало-по-малу мы все-таки богатѣемъ! — утверждалъ онъ. — Промышленныя предпріятія растутъ, и земледѣліе тоже улучшается, несмотря на послѣдній кризисъ. По статистическимъ даннымъ народная пища улучшается. По даннымъ о состояніи новобранцевъ, ростъ и вѣсъ молодого поколѣнія постоянно увеличивается… Только бы намъ найти хорошую территорію для колоній, — мы бы быстро достигли процвѣтанія! — прибавилъ онъ, напряженно глядя мнѣ въ глаза, какъ будто отъ меня зависѣло тотчасъ же отвести Японіи кусокъ азіатскаго материка для колонизаціи.

Г. Тойогиса, конечно, думалъ о Кореѣ, которую Японія крѣпко облюбовала и ни за что не хочетъ выпустить изъ рукъ.

Онъ, разумѣется, очень интересовался Россіей и русскими владѣніями на противоположномъ берегу Японскаго моря.

— Въ прошломъ году я посѣтилъ Владивостокъ, — разсказывалъ онъ мнѣ. — Интересный городъ, только ужъ черезчуръ много китайцевъ. Я тоже, какъ вотъ и вы, хотѣлъ осмотрѣть учебныя заведенія, — продолжалъ онъ, — но нашелъ только два: одну гимназію и одну низшую школу.

— Развѣ во Владивостокѣ больше нѣтъ? — прибавилъ онъ съ лукавой усмѣшкой. — Или я худо искалъ?

Я дипломатично отвѣтилъ, что, въ сущности, Владивостокъ не русскій, а азіатскій городъ.

— Ну, такъ я поѣду въ Россію! — съ дѣтской живостью возразилъ Тойогиса. — Пусть только достроятъ Сибирскую дорогу!.. Дайте мнѣ вашъ адресъ, я приду къ вамъ, какъ буду въ Петербургѣ.

Не безъ сожалѣнія разстались мы съ гостепріимнымъ японскимъ учителемъ.

— Непремѣнно поѣду въ Россію! — повторилъ онъ. — Я скопилъ нѣсколько сотъ рублей, но не прочь истратить ихъ, чтобы узнать, что-нибудь новое… Мнѣ тридцать три года, но мы, японцы, думаемъ, что учиться новому хорошо во всякомъ возрастѣ. Не такъ ли?..

Мы рѣшительно стали собираться на пароходъ.

— Напишите мнѣ одинъ разъ изъ Петербурга, — попросилъ Тойогиса, — чтобы я былъ увѣренъ, что вы сохранили о Японіи пріятное воспоминаніе.

Это была внезапная вспышка импульсивности, которая иногда придаетъ совсѣмъ дѣтскій характеръ поведенію этихъ способныхъ учениковъ европейской культуры, хотя это не мѣшаетъ имъ прекрасно обдѣлывать свои общественныя и личныя дѣла.

Мы еще разъ повторили, что сохранимъ о Японіи вообще и о Нійгата въ частности самое пріятное воспоминаніе, и окончательно распрощались съ г. Тойогисой.

III. Праздникъ въ Нанау.

Палящій зной висѣлъ надъ маленькимъ японскимъ городкомъ, спрятаннымъ въ глубинѣ обширной и извилистой бухты, какими изрѣзаны всѣ берега Японіи. Было совершенно тихо, и даже море не освѣжало. На палубѣ парохода было душно, какъ въ непровѣтриваемой комнатѣ. Спокойная вода сверкала какъ зеркало, и только нагрѣтая струя воздуха, переливавшаяся вдали, нѣсколько смягчала этотъ рѣзавшій глаза блескъ. Мы переѣхали на берегъ и на минуту остановились на дамбѣ, не рѣшаясь подняться вверхъ по длинному, пыльному косогору, къ бѣлымъ домамъ города, привѣтливо выглядывавшимъ изъ зелени. Здѣсь, внизу, по крайней мѣрѣ, не было пыли. Высокая башня маяка возвышалась на песчаной косѣ, бросая тѣнь почти до самой воды, и подъ защитой ея нѣсколько лавочекъ, торговавшихъ прохладительными напитками, гостепріимно открывали свои полотняные навѣсы.