Собрание сочинений в 5 томах. Том 1 - [8]

Свободно, уверенно, мастерски владеет С. Бабаевский и приемом «говорящей детали», психологически и эмоционально выверенной, укрупненной до смысла и значения метафоры. Разговаривая с Аничкиной, пожилой и усталой женщиной, престарелым вожаком усть-калитвинской молодежи, требующим срочной замены, Щедров видит, как «плечи ее под пуховой шалью вздрагивали, белая пластмассовая шпилька выбилась из волос, повисла, а потом упала на пол», — так вот и падают из закрученной гнездом косы Аничкиной белые пластмассовые шпильки, немые и неопровержимые свидетели ее возраста, ее горя, ее невольной вины. Глубокие залысины на крепкой голове заворготделом Митрохина, которые «делали его похожим, если не на доктора наук, то на кандидата наверняка», содержат недвусмысленный намек, а папка-работяга, до отказа набитая справками и бумагами на все случаи жизни, не дает усомниться в «канцелярской» принадлежности этого человека. Бывший шкуровец и «возвращенец» Евсейка примечателен маленькими, по-воровски злыми и пугливыми глазками, мелкими приплясывающими шажками, казачьей одежонкой, в которой он выглядит ряженым. Зато пасечник Петро Застрожный, вечный и неутомимый труженик, одет по-домашнему просто и без затей, картуз у него испачкан медом и травой, а «поношенные черевики сухо желтели и, казалось, были тоже слегка смазаны медом». Заметно отросший живот трусливого и жуликоватого Листопада, — «казалось, что под пиджаком прятался либо подсвинок, либо хорошо откормленный индюк», — деталь в своем роде незабываемая, по-гоголевски емкая и разящая.

Воссоздавая обстановку и атмосферу дома супругов Лукьяновых, чью скромность беззастенчиво эксплуатирует Крахмалов, писатель задерживает взгляд на единственной подробности: «вдоль стены тянулась лавка, широкая, из толстой, хорошо оструганной доски» — и так же отчетливо вспомнится она в заставленном мебелью и новинками быта доме механизатора Очеретько, которого председатель почитает уже не за «рядового колхозника», а за «ценнейшего человека», развращая его, в сущности, уступками и поблажками, сделанными в ущерб Лукьяновым. Столь непривычное для Евгения Рогова состояние бесприютности, неприкаянности, охватившее его в кузове грузовика, мчащегося по шоссе под дождем, передано и вовсе скупо: «от борта к борту, громыхая, каталась железная бочка», а Рогов сидел на брезенте и все «плотнее прижимался к кабине, боялся, как бы бочка не придавила ему ноги». Право же, надо быть проницательным художником и зрелым мастером, чтобы оставить своего героя в минуту тяжелого раздумья один на один с пустой громыхающей бочкой и тем самым сказать о бессмысленности всех притязаний этого молодого еще человека, растратившего себя на ничтожную житейскую возню и потерпевшего сокрушительный провал.

Эпизод никогда не случаен, а образ всегда собирателен в многогеройной и неиссякаемой по разнообразию народных и социальных типов и характеров прозе С. Бабаевского. Но, пожалуй, в романе «Современники» эпизод смело и обоснованно укрупнен писателем и поставлен в единый ряд повествования. Сколько раз писал С. Бабаевский о жалобщиках, обивающих пороги иных учреждений, взывая к начальственной совести, напоминая о зле и пагубности равнодушия к человеку. Но вот в романе «Современники» писатель взял да и посадил ранним утром у всех на виду одного только жалобщика при входе в Дом Советов: «Внизу на ступеньках, как раз под балконом, сидит старый человек в поношенном бешмете и в папахе из рыжей клочковатой овчины. Старик по-горски скрестил ноги, обутые в сыромятные самодельные чобуры, горбил спину и плакал, тихо, по-мужски». Старик с желтым черепом, которому «врали беззастенчиво, что Рогова нет», не долго будет горбить спину на ступеньках, когда его позовет Рогов, но уже не забудется, потому что и об обманутом старике жалобщике Щедров жестко и непримиримо будет спорить с Роговым, да и не только с ним, а писатель вместит в этот малый художественный объем всю сложность и глубину наболевшей проблемы.

Психологическая и жанровая заостренность черт всегда была присуща образам, создаваемым С. Бабаевским. Но в романе о современниках писатель несколько иначе распорядился своим незаурядным даром портретиста, когда, подчиняясь стремительному и напряженному ритму повествования, стал воссоздавать внешний облик персонажей исподволь, как бы от случая к случаю, наблюдая за сменой состояний. Будучи рассеян по тексту, вернее вкраплен в него, портрет, может, и утратил былую монолитность, зато приобрел большую экспрессию, а характерные запоминающиеся черты и подробности, отобранные писателем с безусловным знанием и снайперской точностью, соединяясь в фокусе того или иного образа, неизменно придают ему остроту и масштабность.

Суровое самоограничение писателя в романе «Современники», очевидная обновленность его прозы продиктованы смелостью и своеобразием замысла повествования о народе и его руководителях, верностью писателя своему взгляду на жизнь и задачи творчества.

Антон Щедров, как и Сергей Тутаринов, имеет все основания занять более высокий пост, но, в отличие от роговых, думает он не о должности, а о работе, потому и возвращается в родную станицу, напутствуемый словами Румянцева: «Секретарь райкома — это практик, человек живого дела. Он всегда в пути, постоянно с людьми». Эту формулу и осуществляет на деле Щедров и материализует в романе С. Бабаевский. Самый пристальный и неослабевающий интерес коммуниста Щедрова к человеку и его судьбе, должно быть, и определяет все возрастающую роль эпизода в