В горах прошумели первые весенние, с грозами, дожди, и за одну ночь Кубань взбурлила и, вырвавшись из ущелья, поднялась над берегами, затопила лесок близ станицы Холмогорской так, что вербы, зеленея шапками, стояли по плечи в воде. Тут же, на равнине, могучий бурый поток двигался спокойно, плескаясь и подтачивая высокий глинистый берег. Над кромкой леса розовел восток, в посветлевшем небе одиноко и печально висел осколок месяца, а по реке, кое-где касаясь воды, голубым рваным ситчиком стлались туманы. А в станице уже разноголосо перекликались петухи, слышались то урчание мотора, то мычание телят, то сонный брёх собак, и над трубами, распространяя запахи домашнего тепла, гибкими столбами поднимался дым. Если в этот утренний час на Холмогорскую смотреть сверху, то кажется, что по отлогому берегу раскинулась не станица, а один сплошной сад. Дома утопали в зелени, были видны только крыши: и черепичные, нарядные, как девичьи косынки, и шиферные, светлые, чистенькие, и камышовые или соломенные. С верховья, со стороны синевших вдали гор, на станицу налетал пахнущий степным разнотравьем ветерок, ощутить который можно только на заре и только вблизи реки.
Родословное древо Андроновых корнями своими уходило в глубь далеких времен. У Андрея Саввича хранилась тощая, потемневшая книжечка, похожая на молитвенник, и досталась она ему от отца. Савва Спиридонович Андронов хранил эту книжечку в сундуке, на самом дне, и когда вместе с сыном Андреем уходил на Великую Отечественную войну, он вынул ее из сундука, задумчиво посмотрел на облинявшие, изрядно потертые обложки и, передавая снохе Фекле, сказал:
— Феклуша, тут прописан весь андроновский род. Сохрани, а то ить мы с Андреем идем не в гости и всякое там с нами может случиться.
— Ой, что, вы, батя, бог с вами, зачем такое говорите! — Фекла мигала полными слез глазами и прижимала книжечку к груди. — И вы, батя, и Андрюша возвернетесь живыми и здоровыми.
— Да и мы с Андрюхой так думаем. А сказал я к тому, что ежели случай чего… Внук Никита подрастет, ему в руки отдашь.
В перечне имен, неведомо когда и неизвестно кем написанных поржавевшими чернилами на желтых, с темными, сопревшими краями листах, первым значился Андрон Некуй-Голова. Еще в царствование Екатерины Второй этот кареглазый запорожец в широченных штанах и заломленной на затылок шапке вместе с молодой женой и двухлетним сынишкой Анисимом переехал на Кавказ — как добровольный охотник к служению в вольном казачьем звании. Некуй-Голова был направлен в только что осевшую на низком правом берегу Кубани Холмогорскую крепость. Лепились одна к другой глинобитные землянки, и возвышалась каменная округлая стена с бойницами. Строгому атаману крепости не понравилась фамилия Некуй-Голова, и он, покручивая ус и усмехаясь, сказал:
— Чудное у тебя прозвище, парень! Что это за чудасия — Некуй-Голова? Невозможно ни разобрать, ни понять, и в уши лезет черт знает какой звук. Одна насмешка, да и только! — Тут же, не доверяя писарю, своей рукой записал в поименную книгу новоприбывшего казака под именем Андрон Андронов. — Теперь во веки веков ты Андронов! Вот это и есть настоящее казачье прозвище!
Поселился Андрон в землянке, весной нанял быков, вспахал землю, посеял пшеницу и кукурузу. Частенько, садясь в седло, Андрон выезжал в дозоры, был вынослив в походе и храбр в бою. Не довелось ему собрать первый урожай на кубанском черноземе. В дождливую грозовую ночь, во время набега на Холмогорскую абреков, Андрон был зарублен в рукопашном бою. И та же книжечка говорит, что почти все мужчины Андроновы не умирали своей смертью, а погибали на войне. Анисим Андронов, усатый артиллерист, сложил голову на Бородинском поле; его сын Афанасий Анисимович принял геройскую смерть при защите Севастополя в 1853 году. Лежат Андроновы-воины и в земле болгарской и в земле словацкой, а отец Андрея Саввича, Савва Спиридонович, и его старший брат Аким, пехотинцы, оба покоятся в братской могиле в польском городе Лодзи.
В той же книжечке сохранились уже совсем выцветшие, плохо видимые слова: «Андроновы честно живут и с честью помирают». Это немудреное изречение Андрей Саввич впервые услышал, когда его старшая сестра Анна выходила замуж. Отец и мать стояли посреди хаты. Подозвали к себе наряженную в белое платье и в фату невесту — цветы в косе и румянец на щеках — и приодетого, с зализанным чубчиком, сильно робеющего жениха — соседского парня Васю Беглова. Отец раскрыл книжечку, обвел взглядом всех, кто находился в комнате, и, как-то уж очень торжественно прочитав заветные слова, сказал:
— Запомните смолоду: ничто так не возвышает человека, как его честность и добропорядочность. Трудитесь честно, живите дружно и детишек своих сызмальства к этому приучайте. Это вам, дети, наше родительское благословение.
Почти то же самое повторилось через два года, когда женился Андрей. Так же перед отцом и матерью стояли молодожены, так же пунцовела, прикрывая лицо кисеей, Фекла — невеста Андрея.
