Собрание сочинений. Том I - [61]

— Во-от как? — лукаво протянул администратор. — Это тянет на соучастие в преступлении.

— Не ковыряйте мне совесть. Вы честны до неприличия, вас посадят.

Это была битва титанов словесности. Сипович пустился в пространные рассуждения о своей душе, которая, с тоской заметил он, заметена снегами. Его оппоненту был чужда духовная сторона человеческого бытия, поэтому речь о душе он не оценил. Сипович не сдавался и в следующий раз назвал администратора маньяком, распотрошившим его беззащитную душу. Затем, моментально забыв о душе, он выдвинул обвинение, что тут намеренно делают несчастными его будущих детей. Администратор не остался в накладе и, в свою очередь, поинтересовался у Сиповича, давно ли его совесть в инвалидном кресле?

Одержимый страстью правосудия, он продолжал ожесточенно стрелять в кольчугу невинности, которую надел Сипович, до тех пор, пока судья не развел бойцов по углам ринга. Какое-то время они покорно молчали, но вскоре Сипович почувствовал, что микрофон вновь поднесен к его губам:

— Я требую реванша! Мне понизили самооценку!

Потом он успокоился и даже начал беззаботно насвистывать. Но и это ему быстро наскучило, тогда он стал прогуливаться между столиками, доедая недоеденное и делая критические замечания по отношению повара.

— Зачем нам всем ругаться, — наконец сказал Сипович, помогая Бухтаревичу с кассой. — Давайте разойдемся: мы домой, вы — в тюрьму.

— Уберите руки!

— Позвольте немного скорректировать вашу стратегию: я бы хотел получить барыш с этого выгоднейшего предприятия, лавры вора справедливо останутся вам. Я слышу, как хрустит курс доллара в вашей сумке. Сейчас я выступаю от имени всех голодных детей страны: дайте денег.

Бухтаревич неустанно бдел: так или иначе, личность подобного пошиба ведет бдящий образ жизни. Внезапно его уши завращались сами собой: они настроились на нужную частоту и поймали щелчок застегивающихся наручников. Близился момент трагической развязки — по главной городской артерии циркулировала полицейская машина.

— Пора! — вскрикнул зычным голосом Бухтаревич, вдохновляя главным образом самого себя. В аудитории раздалась пара ликующих голосов, как будто поддерживающий данное намерение.

Бухтаревич выпорхнул на улицу, как дикая лань, за ним, гарцуя, последовал Сипович. Последний преследовал потомка Ротшильдов, показывая удивительную атлетическую выносливость. Жажда наживы раз за разом открывала у него второе дыхание.

Наконец Бухтаревич исчерпал все доступные ресурсы своего организма и затаился в дремучих закоулках спального района. Углубившись в дебри хрущевок, беглецы нашли временное убежище.

Человек менее объемной черепной коробки, нежели Сипович, возможно, расстрелял бы Бухтаревича знаками вопроса, чем навлек бы на себе неминуемую беду, но Сипович, подвергая ситуацию глубокому логическому синтезу, практически мгновенно смекнул что к чему и амнистировал бандита понимающей улыбкой.

— Киньте денег — я подберу.

— Отстаньте от меня!

— Не могу, вы заразили меня любовью к роскоши. Мне нужна яхта!

Необычные крики, нарушившие идиллическую тишину пустого двора, призвали наших героев повернуть головы. За ними следовала процессия, возглавляемая полицейскими, а также администратором, который, судя по жестикуляции, руководил парадом. Мерцая лысиной, он бесстрашно вел за собой толпу, как Данко. Солнечный свет окружал ореолом эту героическую голову.

Сипович аккумулировал в себе слова, которые не смел произносить в силу воспитания. Предчувствие незапланированной смерти окрасило его лицо в бледные тона. Он взмахнул невидимым платком и произнес прощальную речь:

— Не провожайте, будем писать друг другу письма. Разлука направила свой корабль в море наших слез. Оставьте меня, я хочу страдать, — закончил Сипович, варварским рывком присуждая себе денежный куш.

Слишком поздно спохватился потомок Ротшильдов, трупным лицом уставившийся в пустоту в своих руках. Он попытался нагнать похитителя, но полицейская дубинка, погладившая его промеж лопаток, выбила его из гонки за приз. Изолированный от скромных мирских удовольствий, Бухтаревич был конвоирован по известному адресу.

В это время Сипович отталкивался ногами от земли и рассекал личиком воздух.

6

Пульхерия Ананасовна взирала на спящего внука из своей юдоли мрака и отчаяния. Маниакальные идеи медленно созревали в ее голове. Сипович валялся на кровати, как ворох старых тряпок, и музыкально храпел, особенно нажимая на басовую ноту. Он храпел дерзко.

— Дармоед! — завопила пенсионерка, полосуя его уши гневными интонациями.

Сонно выглядывая из объятий Морфея, Сипович приветствовал избирателей:

— Чик-чирик, бабушка! — отозвался он.

— Что с работой?

— Пуля, ты занимаешься энергетическим рэкетом. Не порти мне ауру.

В это мгновение раздался продолжительный звонок в дверь, как будто чей-то палец прилип к кнопке.

— Кого это принесло? — вымолвила наивная пенсионерская душа.

Сипович вышел из анабиоза, облекая свои мысли в ненормативную лексику. Он вылетел из лона подушек и одеял, моментально обрастая слоями одежды.

— Бацилла правосудия хочет меня заразить! — говорил он, энергично ныряя в штаны. — Скажи мне, бабушка, хочешь ли ты скоротать скучные старческие годы в фешенебельной тюремной меблировке?