Собрание сочинений. Том 4 - [173]

Андрей и раньше сознавал слабости приятеля, но прежде они... умиляли, да, умиляли его, как слабости великого человека; сейчас они стали его раздражать и даже злить. Главное, тогда это были просто слабости Виктора, хорошего, но трудного — парня-героя, и страдал от них он один да еще, пожалуй, Андрей или Даша; сейчас это были уж слабости управляющего трестом, от них зависела судьба тысяч людей под землей и на земле. То, что мог простить товарищ товарищу, уже не мог простить управляющему трестом секретарь горкома партии.

Разговор должен был произойти.

Но Виктор не услышал в словах товарища ни любви, ни боли; он заметил только: «неверной дорогой» — и обиделся.

— А кто ж тебе сказал, что я неверной дорогой иду?

— Я был на горизонте шестьсот двадцать, — кратко ответил Андрей.

— Ну, и что же? И что же?

— А вчера я всю ночь анализировал твои сводки.

— Зачем? Думаешь — вру? Очки втираю?

— Нет. Просто хочу твою техническую политику понять.

— А моя техническая политика проста: дать уголь!

— Сегодня?

— Да. Сегодня!

— А завтра?

Но Виктор только с досадой махнул рукой.

— Нет, ты не отмахивайся! — вдруг рассердился Воронько. — Не отмахивайся! Ты отвечай: а завтра? Или о завтрашнем дне пусть уж будущий управляющий думает?

— Что-о? — резко отпрянув от него, прошептал Виктор и обеими руками вцепился в подушку сиденья. — Ах, вот как! Пугаешь?

— Нет!..

— Снимать меня хочешь? Ну, рано, брат, да и руки коротки, вот что я тебе скажу!

— А я и не думаю, что тебя надо снимать! — улыбнулся Андрей. — Это ты сам об этом думаешь. А ты б лучше не о своей судьбе думал, а о шахтах, которые тебе доверили... Что завтра с этими шахтами будет?

— Завтра, может быть, будет война!.. — неожиданно сказал Виктор.

— Может быть... — согласился Воронько. — Ну, и что же? Угля потребуется меньше?

— Не меньше...

— А где ж ты тогда уголь возьмешь? Ведь ты, как хищник, съедаешь сегодня всю готовую линию забоев, а о новой линии и не печалишься! После меня хоть потоп! Ишь какой Людовик выискался! Заготовитель дров в городском парке!

Виктор промолчал.

— А наши люди думают о завтрашнем дне! — взволнованно продолжал Андрей. — Им на этих шахтах и жить и работать! И они верят в наш завтрашний день. Пусть даже война. Они в коммунизм верят. А ты у них этот завтрашний день воруешь...

Никогда еще Андрей Воронько не разговаривал так резко с товарищем. Но Виктор опять промолчал.

Он хмуро смотрел в окно, на дорогу. Мимо бежали, зеленея, поля, бахчи, огороды, но и в них покоя не было, несмотря на безветренный, знойный день. Была тревога материнства, душная жажда жизни и какая-то злая, исступленная тоска по влаге. «Пить! Пить! — казалось, шептали растрескавшиеся губы подсолнухов. — Пить, не то пропадем!» И Виктору вспомнилось весеннее, майское утро, когда он этой же дорогой ехал к Посвитному любоваться «ласточкой». Тогда поля только-только зазеленели; они утопали в росе, и легкий холодок шел от них, как от реки... В то утро Виктор верил в свой завтрашний день.

Верит и сейчас. Что, в самом деле, пугает его секретарь горкома!

Сейчас зеленое море вокруг чуть побурело и запылилось. В нем нет уже весенней, беспечной свежести, — есть нетерпение и тревога. Кое-где проглядывает желтый лист, как ранний седой волос у человека. Картофель уже цветет фиолетовыми беспокойными огоньками. Кукурузные початки выбросили наружу свои султаны, еще нежные и зеленые, но и они быстро грубеют под нестерпимым солнцем. Подсолнухи с сухим, нервным хрустом тянутся вверх и протягивают к небу золотые блюдца: дай, дай, дан!.. А беспощадно-щедрое небо вместо дождевой мелочи швыряет им пригоршни солнечных червонцев.

В волнении и заботах зреет завтрашний день земледельца. Ведь не ради же цветов картофеля трудится он весной? Нужно терпеливо ждать, ждать, ждать... Ждать, пока в назначенные сроки поспеет все, и нежные кукурузные султаны станут рыжими и жесткими, как конские хвосты, с подсолнухов облетит ненужное золотое оперенье, и поля станут некрасивыми, но тучными, а семена нальются маслом, клубни — крахмалом, и соки земли станут земными плодами...

Но ведь от земледельца никто и не требует урожая сейчас, в июне. Все согласны терпеливо ждать осени. А от Виктора сбора урожая требуют ежечасно, ежеминутно, каждый день и в любую погоду. Его урожай созрел миллионы лет назад.

— Чего же ты хочешь от меня, Андрей? — тихо и устало спросил он.

Андрей встрепенулся.

— Перелома хочу! — сказал он, невольно хватая своими руками руки товарища. — Настоящего, действительного перелома, а не крутого надлома, как сейчас...

— То есть ты хочешь, чтоб во имя завтрашнего дня я отказался от выполнения плана сегодня? Ты на это меня ориентируешь?

— Нет, зачем же? — отнял руки свои Андрей. — План надо выполнять и сегодня.

— Как? — спросил Виктор. — Как? — и с тоской посмотрел в окно. Вдоль дороги по-прежнему бежали сухие, шершавые подсолнухи и, как нищие, протягивали к Виктору свои расписные блюдца: дай, дай, дай!

Андрей жестко усмехнулся.

— А ты, оказывается, неверующий! — насмешливо сказал он. — Вот никогда бы не подумал! Значит, ты считаешь, что сегодняшний план невозможно выполнить, не воруя у завтрашнего?