Собрание сочинений. Том 3 - [134]

Все это происходит молча, без слов. Слов уже не надо. Все нужные слова сказали Красная Армия и армии наших союзников. Теперь это только безусловная, безоговорочная капитуляция. Больше от гитлеровцев ничего не требуется. Немецкие уполномоченные молча подписывают акт. Затем акт подписывают маршал Жуков и главный маршал авиации сэр Артур Теддер. Вот подписывают акт также свидетели — генерал Спаатс и представитель французской делегации генерал Делатр де Тассиньи.

Члены немецкой делегации могут покинуть зал.

Немецкие генералы встают и уходят из зала — из истории. Все присутствующие на этом историческом заседании радостно поздравляют друг друга с победой. Война окончена. Маршал Советского Союза Жуков жмет руку маршалу английской авиации Теддеру, генералу американской армии Спаатс и другим генералам.

Победа! Сегодня человечество может свободно вздохнуть. Сегодня пушки не стреляют.

Берлин. В ночь на 9 мая 1945 г.

ЗНАМЯ ПОБЕДЫ

Мы уже привыкли к миру.

Самолет в небе уже не кажется нам обязательно бомбардировщиком, треск отбойного молотка в шахте не чудится пулеметным треском. И когда мы видим на дороге людей с лопатами, мы знаем: они роют канал, а не противотанковый ров, котлован, а не окоп полного профиля.

Миролюбивые люди, мы вернулись в мирную жизнь как в естественное состояние человека: снова стали делать то, что прервала война, — строить коммунизм. Мир, выстраданный нашими муками и завоеванный нашей кровью, стал для нас еще дороже и краше. Мы знаем ему цену, — мы заплатили сполна.

Жизнь не дала нам передышки, отдыха после войны, да мы этого и не просили. Мы не умеем и не любим почивать на лаврах. Да, это мы завоевали победу для всего человечества, но мы не требуем, как некоторые, чтобы теперь человечество работало на нас. Потому что мы освободители, а не завоеватели. Мы не умеем жить на чужой счет.

Мы всего достигли сами — победы, мира, счастья. Да, мы уже привыкли к мир у, заживают раны, зарубцовываются шрамы, из пепла встают города, — но можем ли мы забыть войну? Это была всенародная война, отечественная, и мы все — ее ветераны. Все. И солдаты, и стахановцы. И мужчины, и женщины. И партизанские деды, и ребята из ремесленного училища.

Война была не только испытанием. Великая война была и нашей великой славой. Давно прославившиеся на весь мир героизмом труда, советские люди в дни войны прославились на весь мир и своим беспримерным ратным подвигом.

Пусть кое-кто хочет забыть это.

Забудет ли мир? Забудем ли мы?

Вспомним же об этих днях в солдатской шинели, о фронтовых друзьях, о тех, кто сражался рядом, о тех, кто геройски пал, о нашей воинской славе, о нашей победе.

И об этом дне вспомним, о самом величественном дне в нашей солдатской жизни, когда над поверженным Берлином, над зеленовато-черным куполом рейхстага, взвилось, наконец, знамя победителя. Не звездное знамя янки, не полосатый флаг британцев, а наше знамя. Алое, как наша кровь. Горячее, как наши сердца. Простое и чистое, как наша правда. Наше знамя. Потому что это мы, и никто другой, вошли в Берлин. Потому что это мы победили.

Вспомним, как это было...

Еще лежали в мокрых мартовских окопах бойцы, занимая оборону, еще шел по Одеру тощий, чахоточный, западноевропейский лед, еще на завоеванных нелегкой кровью крохотных плацдармах на западном берегу реки еженощно кипела малая, своя война, еще нетерпеливая жажда нового наступления не переполнила до краев солдатских сердец, хоть уж и стучала в сердце, — а в Ставке Верховного Главнокомандования уже был разработан план последнего и стремительного удара. Три фронта — 1-й Белорусский, 1-й Украинский и 2-й Белорусский — осуществляли этот план.

И раньше, чем заговорили пушки, и раньше, чем поднялись из окопов бойцы, — в тихом здании Военного Совета фронта — фронта, на котором я был, — собрались генералы и расселись по указанным им местам.

Они сидели здесь так, как потом наступали. Чуйков и Берзарин в центре. Левее — Цветаев и другие. Правее Берзарина — Кузнецов и Перхорович. Рядом с Чуйковым сидел командарм 1-й танковой Катуков и рядом с Берзариным командарм 2-й танковой Богданов.

А за командармами, сзади, сидели их командиры корпусов, а уж за ними незримо стояли их войска. Их не было в этом тихом зале, но, обсуждая план удара, генералы твердо знали, что могут положиться на своих солдат.

И солдаты в мокрых окопах, на плацдармах и переправах, в войсковом тылу и в снайперских гнездах верили своим полководцам. Не только потому, что это были прославленные генералы, но и потому, что это были многоопытные генералы, не раз водившие войска на бои и победы.

Это были генералы, выросшие в огне войны. Знавали они сперва и неудачи, знавали и поражения, но партия терпеливо учила их военной мудрости, а Родина питала их неиссякаемой верой и мужеством. Никогда и нигде в мире не было, да и не могло быть такой кровной духовной связи между полководцами и солдатами. И я прямо скажу: нет сейчас в мире полководцев, равных нашим. Мы и победили потому, что в ходе войны у нас выросли такие командармы.

Так, три года тому назад ранним апрельским утром начался этот последний штурм. Он начался таким артиллерийским громом, какого, думаю, мир еще не знал. Я счастлив, что слышал этот гром, — слаще музыки нету. Сорок одна тысяча стволов артиллерии и минометов. Это была симфония нашей мощи. Это Урал и Сибирь могутными голосами заговорили под Берлином. Это шли в бой кузнецкие сталевары и челябинские танкостроители. Это советский тыл показал свою силу. Мы и победили в этой войне потому, что у нас был такой тыл.