Собрание сочинений. Том 2. Письма ко всем. Обращения к народу 1905-1908 - [140]
О. Аггеев утверждает, что «никто из подлинно-религиозных людей и искренних исповедников неограниченного самодержавия никогда не понимал слова “ограниченный” в смысле обращения ХББ». Он настаивает на том, что истинно-религиозными людьми самодержавие понимается не в духе «Союза русского народа»>666, а в смысле, «какой придаётся этому термину государственным правом».
По этому поводу я могу сказать о. Аггееву следующее.
Ведь совершенно же ясно, что фактически неограниченное самодержавие было совсем не таким, как оно определяется в государственном праве или каким оно рисовалось славянофилам. Такое самодержавие, выражаясь остроумными словами покойного гр. Гейдена>667, было только при одном царе – при царе Горохе! А между тем религиозные люди являются исповедниками данного исторического самодержавия. И епископы Русской Церкви, и солдаты, и крестьяне – словом, все, ещё до сих пор отравленные религиозным отношением к самодержавию, понимают его именно в духе русского народа, т. е. именно так, как характеризируется это ХББ в обращении к епископам. Там говорится: «Царь прикажет поклониться идолу или совершить богохульство, то и тут признающий царя своим неограниченным государём должен будет повиноваться согласно обещанию». О. Аггеев спрашивает меня: «Может ли представить В. П. осуществлёнными когда-либо истинно-религиозным человеком эти предположения Братства?!»
Не только могу «представить», но я собственными своими глазами видел, как это осуществлялось, ибо стрельба в своих братьев во имя присяги, не только за страх, но и за совесть, есть именно такое «богохульство». Я собственными ушами своими слышал, как на вопрос: «Ну а что, если царь велит святого расстрелять, расстреляешь?» – солдат отвечал: «Да, расстреляю – присяга»! А три года тому назад, от своего законоучителя, небезызвестного о. И. Соловьёва>668, в гимназии я слышал буквально следующее: «Всякому приказанию царя подданные должны повиноваться. Если в этом приказании будет что-либо греховное, за него ответит пред Богом сам царь».
Таким образом, я утверждаю, что неограниченное самодержавие понимается ими, к кому обращалось ХББ, именно в духе «Союза русского народа», а не в духе учебников государственного права или сказочного царя Гороха. А потому и религиозная критика этого неограниченного самодержавия в обращении «К епископам Русской Церкви» должна быть признана правильной во всех своих частях. Поэтому же и заявление о. Аггеева «Я совершенно согласен с В. П.: неограниченное самодержавие в приписываемом ему смысле несовместимо с служением Христу»>669 должно рассматриваться как полная солидарность в этом пункте о. Аггеева с ХББ, т. е. «приписываемый ему смысл» соответствует пониманию этого слова и официальной церковью, и громадной частью русского крестьянства, и «Союзом русского народа». Разница с последним только в том, что какой-нибудь Грингмут – защитник неограниченного самодержавия только до тех пор, покуда оно обеспечивает казённые субсидии, а захолустный мужик всерьёз готов за него на такие же мучения, как революционер за идею народовластия.
В вопросе о насилии наше разногласие с о. Аггеевым касается уже не частностей, а самого существа. Правда, из статьи о. Аггеева неясно, как он сам решает его; какой выход предлагает он из того запутанного и противоречивого положения, которое заняло в этом вопросе традиционное христианское сознание – с одной стороны, отрицающее безусловно всякое насилие, с другой – допускающее насильственное ограничение свободы ребёнка, самоубийцы, безумного и т. д. Но если о. Аггеев не высказал на этот предмет своего собственного взгляда, то он, несомненно, с полной определённостью высказался против решения, предложенного мною. По его мнению, «вопрос об отношении христианства к насилию ждёт пересмотра и нового решения».
Я же, со своей стороны, признавая необходимость и углубления, и пересмотра, продолжаю настаивать, что моё понимание христианского отношения к насилию соответствует духу христианского учения и вполне может быть оправдано со стороны логической. Я продолжаю думать, что основной принцип, разрешающий внутреннее противоречие традиционного сознания, указан мною правильно, что принцип этот даёт руководящее начало для разграничения допустимого и недопустимого насилия. И если бы даже о. Аггеев был прав, указывая на ошибочность некоторых практических приложений этого принципа (вопрос о забастовках), всё же теоретическая правда общих моих рассуждений тем нисколько не была бы поколеблена. Моя практическая ошибка просто обнаруживала бы неумелое применение верных в существе своём отвлечённых схем к разрешению жизненных задач.
Между тем в основу своей критики о. Аггеев как раз и положил смешение этих двух совершенно различных сторон моей статьи. Он впал в ту же ошибку, в которой упрекает г-жу Гиппиус, которая, по его мнению, восприняла «прежде всего и более всего проповедь о забастовках».
Прав о. Аггеев, говоря, что «вопрос о допустимости насилия со стороны христиан в отношении нехристиан служит применением общих положений к отдельному факту жизни». Но из этого вовсе не следует, что если я не прав в вопросе о забастовках, то, значит, не прав во всех своих теоретических рассуждениях.
