— Никуда он меня не отвезет, — сказал Ким. — Я просто рассказал тебе сказку.
— Что такое? — жена земледельца наклонилась, звякая браслетами. — Что вы оба бредите, что ли? Красный Бык на зеленом поле, который унесет тебя на небо — или куда? Что это было — видение? Или кто-нибудь напророчил это тебе? У нас, в нашем селении, за городом Жландар, есть красный бык, и он больше всего любил пастись на самом зеленом нашем лугу.
— Дай женщине старый рассказ, а птице, вьющей гнездо, — лист и нитку, и они сделают удивительные вещи, — сказал сейк.
— Все святые люди видят сновидения, а их ученики, следуя святыми людьми, приобретают эту силу.
— Красный Бык на зеленом поле, не так ли? — повторил лама — может быть, прежней жизнью ты заслужил награду, и Бык придет, чтобы вознаградить тебя.
— Нет, нет, это просто россказни, вероятно, ради шутки. Но поищу Быка вблизи Умбаллы, а ты можешь поискать твою реку и отдохнуть от шума поезда.
— Может быть, Бык знает, может быть, он послан указать путь обоим нам, — сказал лама, полный надежды, как ребенок. Потом он обратился к пассажирам и сказал, указывая на Кима:
— Вот он послан мне только вчера. Я думаю, что он не от мира сего.
— Встречала я множество нищих и святых людей, но никогда еще не видела такого йоги и такого ученика, — сказала женщина.
Ее муж дотронулся до лба пальцем и улыбнулся. Но когда лама захотел есть, они заботливо отдали ему все самое лучшее.
Наконец, усталые, сонные, запыленные они добрались до городской станции Умбаллы.
— Мы живем здесь, пока идет наш процесс, — сказала жена земледельца Киму. — Мы разместились у младшего брата двоюродного брата моего мужа. Там на дворе найдется место для твоего йоги и для тебя. Не даст ли он мне своего благословения?
— О, Служитель Божий! Женщина с золотым сердцем дает нам ночлег. Приветлива здешняя южная страна. Посмотри, как многие помогли нам с самого начала дня.
Лама опустил голову в знак благословения.
— Наполнять дом младшего брата моего двоюродного брата бродягами! — начал муж, вскидывая на плечо свою толстую бамбуковую палку.
— Младший брат твоего двоюродного брата должен двоюродному брату моего отца еще со времени свадебного пира его дочери, — резко ответила жена. — Пусть они отнесут наш прокорм на этот счет. Я не сомневаюсь, что йога будет просит милостыню.
— Я прошу за него, — сказал Ким, который только и думал о том, как бы устроить ламу на ночь, а самому отыскать англичанина Махбуба Али и передать ему родословную белого жеребца. — Ну, — сказал он, когда лама бросил якорь во внутреннем дворе приличного индусского дома, стоявшего недалеко от мест расквартирования войск. — Я уйду на некоторое время чтобы… чтобы купить провизии на базаре. Не выходи отсюда, покуда я не приду.
— Ты вернешься? Обязательно вернешься? — Старик схватил мальчика за руку. — И вернешься в этом же виде? Что, теперь уже слишком поздно искать реку?
— Слишком поздно и слишком темно. Успокойся. Подумай, как далеко ты ушел по дороге. Ведь теперь ты уже за сто косов от Лагора.
— Да, и отдалился от моего монастыря. Увы! Это великий и страшный мир!
Ким тихо прокрался со двора; невзрачный с виду он нес между тем свою собственную судьбу и судьбу десятков тысяч людей в бумаге, повешенной на его шее. Указания Махбуба не оставляли никакого сомнения насчет дома, где жил англичанин, а грум, привезший догкарт из клуба, еще более убедил Кима в правильности его направления. Осталось только установить подлинность самого англичанина. Ким проскользнул в садовую калитку и спрятался в высокой траве вблизи веранды. Дом горел огнями, слуги двигались вокруг столов, уставленных цветами, хрусталем и серебром. На веранду, напевая песенку, вышел англичанин, одетый в черный с белым костюм. Было слишком темно, чтобы разглядеть его лицо. Ким, умудренный опытом, обратился к старинному средству.
— Покровитель бедных!
Англичанин обернулся в ту сторону, откуда послышался голос.
— Махбуб Али говорил…
— Что говорит Махбуб Али? — Он не сделал попытки отыскать говорящего, и Ким понял, что он знает, в чем дело.
— Родословная белого жеребца вполне установлена.
— Какое доказательство? — Англичанин ударил хлыстиком по розовому кусту на дороге.
— Махбуб Али дал мне это доказательство. — Ким бросил вверх пакет со сложенной бумагой, и он упал на дорожку рядом с англичанином, который наступил на него ногой при виде вышедшего из-за угла садовника. Когда слуга прошел, англичанин поднял пакет, бросил рупию — Ким слышал, как она звякнула о землю — и, не оборачиваясь, вошел в дом. Ким быстро поднял монету; но, несмотря на свое воспитание, он был достаточно ирландцем, чтобы не считать деньги самой ничтожной вещью в игре. Ему хотелось видеть действие переданного им известия; поэтому, вместо того чтобы выбраться из сада, он плотно прижался к траве и, как червь, пополз к веранде.
Он увидел — индийские бунгало открыты со всех сторон, — как англичанин вернулся в маленькую комнату в углу веранды, служившую чем-то вроде конторы, с разбросанными бумагами и телеграммами и принялся за чтение послания Махбуба Али. Его лицо, на которое падал свет керосиновой лампы, изменилось и потемнело, и Ким, привыкший, как всякий нищий, следить за выражением лиц людей, приметил это.
