Собрание сочинений - [31]

          Казань десницею ужасный мечь держала,

             И горду власть свою чрезъ то изображала.

             Въ сей страшный истуканъ устроенъ тайный входъ,

             Которымъ ихъ Цари вступая каждый годъ,

             Молитвы ложному пророку приносили,

   350          Всегдашня торжества надъ Россами просили.

             Вѣщаютъ, будто имъ завѣтъ волхвами данъ:

             Доколѣ невредимъ сей будетъ истуканъ,

             Дотолѣ славный градъ безвреденъ сохранится,

             И благо ихо во зло во-вѣкъ не премѣнится.

   355          Коль пламенно Алей Сумбеку ни любилъ,

             Едва въ сiи часы любви не истребилъ,

             Казанской гордости когда онъ знакъ увидѣлъ;

             Алей тщеславiе и пышность ненавидѣлъ.

             Хоть сердце отняла Сумбека у него,

   360          Россiя въ памяти присутствуетъ его;

             Противенъ истуканъ его казался взору:

             Россiйскаго Алей не могъ терпѣть позору.

             Но то коварная Царица усмотрѣвъ,

             Изгнала прелестьми его изъ сердца гнѣвъ:

   365          Она глаза къ нему толь страстно устремила,

             Что ими прочiе всѣ виды вдругъ затмила;

             И нѣжныя слова лишь только изрекла,

             Алея за собой въ чертоги повлекла.

                       Тамъ пѣсни юныхъ Нимфъ повсюду раздавались.

   370          Вѣнцы изъ нѣжныхъ розъ Алею въ даръ свивались;

             Подобны Урiямъ казались Нимфы тѣ,

             О коихъ Махометъ вѣщаетъ красотѣ.

             Онѣ прiятности любовныя вѣщали,

             Которы и боговъ небесныхъ восхищали;

   375          Воспѣли рыцарей великихъ имяна,

             Которы въ древнiя любили времяна.

             Отравой сладкою любовникъ упивался.

             Армидою Ренодъ подобно такъ прельщался.

                       Сумбекѣ нравилось прельщенiе сiе.

   380          Алей какъ нѣкiй рай жилище зрѣлъ ее;

             Искусствомъ помрачивъ убранства горделивы,

             Тамъ видны на стѣнахъ изображенья живы,

             Ихъ кисть волшебная для глазъ произвела,

             И видъ естественный и душу льну дала.

   385                    Въ лицѣ прiятнаго и кроткаго зефира

             Изобразила кисть златое царство мира;

             Миръ страшный брани храмъ заклепами крѣпитъ,

             У ногъ его въ травѣ волкъ съ агнцемъ купно спитъ;

             Тамъ голубь съ ястребомъ играючи летаетъ,

   390          И львица юнаго тельца млекомъ питаетъ;

             Во всей веселости между цвѣтовъ видна,

             Подъ тѣнiю древесъ сѣдяща тишина;

             Алмазный щитъ надъ ней спокойствiе держало,

             И щастiе сiю богиню окружало.

   395                    Съ другой страны встрѣчалъ обвороженный взоръ

             Военны подвиги, сраженiя, раздоръ:

             Тамъ зрится во крови свирѣпыхъ битвъ Царица;

             Тамъ раны видимы, тамъ кровь, тамъ блѣдны лица,

             Герои въ цвѣтѣ лѣтъ кончающiе дни,

   400          И стонутъ, кажется, написанны они.

                       Сумбека на Царя коварствуя взираетъ,

             Узнать, къ чему свои онъ мысли простираетъ;

             Чѣмъ паче занятъ онъ, кровавой ли войной,

             Или цвѣтущею въ покоѣ тишиной?

   405          Ей мнилось, что война его вниманью льстила,

             И взоромъ взоръ его къ иному отвратила.

                       Тамъ новый видъ глаза Царевы поразилъ:

             Художникъ пламенну любовь изобразилъ.

             Любовь, которая казалася на тронѣ,

   410          Съ калчаномъ стрѣлъ въ рукахъ и въ розовой коронѣ;

             Тѣ стрѣлы сыплются въ день ясный и въ ночи,

             На всю вселенную, какъ солнечны лучи.

             Лучами шаръ земный ты солнце освѣщаешь,

             И грады оными и степи посѣщаешь:

   415          Подобно стрлы такъ изъ рукъ любви летятъ,

             Равно Владѣтеля и пастуха язвятъ;

             И щастье равное они тогда вкушаютъ,

             Когда свои сердца любовью утѣшаютъ.

                       Что живостью цвѣтовъ на льнѣ изображалъ,

   420          Художникъ въ томъ живой натурѣ подражалъ:

             Тамъ гордыя древа долины осѣняли,

             И кажется, они верхи свои склоняли:

             Межъ камней извившись источники кипятъ,

             И мнится, на стѣнѣ написанны шумятъ;

   425          Тамъ кажется Нарцисъ еще глядитъ въ потоки,

             И будучи цвѣткомъ, пущаетъ слезны токи;

             Нещастный Адонидъ, ставъ жертвою любви,

             Еще является на стеблѣ во крови.

             Алей на все взиралъ, взиралъ и возхищался;

   430          Но бодрый духъ его слабѣлъ и возмущался;

             Толико мысли онъ въ забавы углубилъ,

             Что друга вѣрнаго Гирея позабылъ.

             Другъ часто близокъ къ намъ во отдаленьи трона,

             Но въ немъ лишь видѣнъ Царь, когда на немъ корона.

   435          Алей возшедъ на тронъ, въ день щастья своего

             Не помнитъ дружества, но помнитъ другъ его!

             Казанцы жизнь при немъ предвидящи щастливу,

             Морскому въ оный день подобились приливу,

             Который Царскiй домъ какъ море наполнялъ: