Собрание сочинение. Том 1. Я буду писателем. Дневники. Письма - [95]
31 августа. Я читал на этом вечере, но успеха особенного не имел. Мне хлопали, все было как следует, но успеха, я чувствовал, не было. Гурский имел успех настоящий, особенно когда прочел на бис «Перепутанные басни», составленные из отдельных строчек крыловских басен. Ах, как все мы любили смеяться. Я просто умирал со смеху, скорее, впрочем, шипел, кашляя, чем смеялся — в свое время папа утверждал, что я смеюсь неестественно, что навеки отучило меня «звонко смеяться». После концерта загремел оркестр Рабиновича и начались танцы. Яшка Кургузов и еще кто, не помню, носились с распорядительскими бантами на груди. Я почти не умел танцевать. В эти дни я, подумав, решил влюбиться в Лелю Соловьеву. Почему? Кто знает. Вероятно, потому, что с Наташей и Варей у меня установились товарищеские отношения, а Леля была замкнута и молчалива. Увлечение Валей Лобановской оказалось кратковременным, влюбиться в Милочку я не смел, а с сестрами Соловьевыми встречался ежедневно. Ссоры наши закончились раз и навсегда. Девочки были ласковы со мною, и я с ними. Леля сначала была как будто благосклонна ко мне, но потом вдруг совсем перестала разговаривать со мною, а если раскрывала роц то для того, чтобы поиздеваться. На этом вечере она была еще менее добра, чем обычно. Уставившись своим крутым лбом в темное окно, за которым ничего не было видно, она просто не ответила, когда я предложил ей пройтись по коридорам, взглянуть на класс, ще мы учимся. Я побрел один. Оркестр играл «На сопках Манчжурии» так грустно, что я вспомнил все обиды, которые перенес за свою жизнь. В одном из классов распорядители и жены учителей раскладывали угощения и в самом деле богатые — шоколадные конфеты, огромные яффские апельсины в папиросных бумажках, пирожные.
2 сентября. Итак, на первом нашем вечере я грустил. И угощение не утешало меня. Когда ешь такие вкусные конфеты, надо бы читать интересную книжку, а без этого половина удовольствия пропадает. Около двенадцати часов оркестр заиграл марш. Самые страстные танцоры потанцевали и под эту музыку. И вечеру пришел конец. Я шел домой с Соловьевыми — с Наташей и Лелей. Варю еще не приглашали на вечера, как ученицу второго класса. И Матюшка Поспеев шел с нами. Всем взгрустнулось, как всегда, после того как долгоожидаемая радость возьмет да и обманет. Мы обсуждали прошедший вечер. Леля разговаривала с Наташей и Матюшкой, а меня обходила взглядом, как будто меня и не было. В четвертом классе я познакомился, возвращаясь домой, с нескладным, квадратным, большелобым, большеголовым пятиклассником. Он выкрикивал что — то очень литературное, не по — майкопски шутил, а по — книжному. Но делал он это так открыто и весело, что на него не сердились. Он носил большие очки. За голову его, очки, начитанность и способность к математике прозвали его профессором. Самые склонные к юмору звали его «профессор кислых щей и составитель ваксы». Увидев его, я сразу подумал, что имя «профессор» необыкновенно идет ему. Настоящее имя его было Володя Тутурин. Отец Володи и в самом деле был профессором политехнического института в Новочеркасске, где он и жил. Мать его была начальница гимназии. Вскоре я познакомился и с братом Володи — Севой. Младшая сестра Володи лежала в кровати, у нее был порок сердца, и она скоро умерла. Старшая сестра, черненькая, худенькая Тоня родилась от первого брака профессора. Она уже училась на курсах и приезжала в Майкоп только на каникулы. Ох! Скажешь: Володя Тутурин — и сейчас же приходится воскрешать и всех его близких, как это ни длинно. А иначе он как бы в пустоте. Так вот, этот Володя был давно и безнадежно влюблен в Наташу Соловьеву. И он тоже шагал с нами после вечера. И Наташа разговаривала со всеми, а Володю обходила взглядом.
