Соблазнительный шелк - [97]

Марселина пошла к двери, все еще продолжая свой рассказ, не в силах сдержаться. Возможно, они разговаривают в последний раз.

— Они видят только голубя, которого можно пощипать, — сказала она. — Но ты не должен думать, что я отклонила твое предложение из благородных побуждений. Все это было чистейшей воды эгоизмом. Просто я не смогла бы вынести пренебрежительное отношение твоих друзей-аристократов.

— Ничего, выдержишь. Ты сумеешь справиться с презрительным отношением надменных аристократок, и сама это знаешь, — твердо произнес герцог. — Леди Клара уже ест с твоих рук.

— Это бизнес, — сказала она, не оборачиваясь. — Мой магазин — моя крепость. Бомонд — совсем другой мир.

— Ты защищаешь Люси, а не себя, — сказал Кливдон. — Ты утверждаешь, что не обладаешь благородными качествами, но ты любишь свою дочь. Ты не похожа на свою мать. Ребенок для тебя не обуза.

Марселина замерла, взявшись за дверную ручку. Она из последних сил подавляла готовые вырваться наружу рыдания.

— Возможно, ты не имеешь привычного набора этических и моральных норм, — усмехнулся он, — но ведь ты не обманываешь своих покупателей.

— Я манипулирую ими, — призналась Марселина. — Я хочу получить их деньги.

— А взамен ты даешь им лучшее. Ты делаешь их привлекательнее, чем они сами могут себя представить. Именно ты дала Кларе силу противостоять матери и мне.

— О, Кливдон, ты поглупел от любви. И ослеп заодно. — Она обернулась. — Неужели не понятно, что если ты находишь какие-то положительные черты в моем расчетливом сердце, то ждешь, что их же вслед за тобой увидит все общество? Не увидит, можешь не сомневаться. Для общества будет важно лишь то, что ты женился на Ужасной Делюси.

— Сын графа Харгейта тоже женился на одной из Ужасных Делюси, и ее дочь вышла замуж за графа.

— Да, я слышала эту старую историю, — вздохнула Марселина. — Отец Рэтборна, лорд Харгейт, чрезвычайно влиятельный человек. Ты имеешь более высокий титул, но не обладаешь его влиянием. Вчера он разогнал толпу жаждущих крови мужчин, как ватагу школьников. Свет уважает и боится его. Ты совсем другой, и у тебя нет никого, кто употребил бы свое влияние в твою пользу. Ты жил на континенте и не имеешь политической власти. В обществе ты тоже не успел себя поставить. Иными словами, ты не сумеешь заставить свой мир принять меня и Люси.

— Если ты не можешь быть принята в моем мире, — спокойно сказал Кливдон, — я могу и не жить в нем.

Господи, дай ей силы!

— Я люблю тебя, — продолжил Кливдон, — и, мне кажется, полюбил с той самой минуты, как впервые увидел в Итальянской опере, или с того эпизода, когда ты завладела моей бриллиантовой булавкой. Признаю, что положение щекотливое…

— Щекотливое?

— Ты составила безумный план — отправиться в Париж и привлечь мое внимание, в надежде заполучить в качестве клиентки будущую герцогиню. Было форменным безумием — ехать в Лондон с маленьким ребенком и двумя младшими сестрами, имея за душой лишь несколько монет. Ни один нормальный человек не мог бы рассчитывать открыть магазин на деньги, которые он собирался — только собирался! — выиграть в карты. Но ты сделала это, еще не зная о моем существовании. И теперь я ни минуты не сомневаюсь, что ты придумаешь какую-нибудь безумную интригу, которая поможет решить наши теперешние проблемы. Тем более что у тебя будет помощник, обладающий, скажу без ложной скромности, блестящим умом — я.

Марселина посмотрела на потрясающего мужчину, заглянула в невероятные зеленые глаза и увидела в них только любовь. На его чувственных губах играла улыбка, которая могла так легко согреть женское сердце.

Он любит ее, и это невероятно. После всего, что она ему рассказала. Он любит и верит в нее.

— А если у меня ничего не получится? — спросила она. — Если наше, как ты говоришь, щекотливое положение окажется не по зубам даже мне?

— Тогда мы будем с этим жить, — улыбнулся герцог. — Жизнь несовершенна. Но я предпочитаю жить в несовершенстве вместе с тобой.

— О, Кливдон, — только и смогла выговорить Марселина.

Он раскрыл ей объятия, и она, рыдая, бросилась к нему. Слезы лились ручьями, освобождая ее от копившихся долгие годы страха и беспокойства, злости и сожалений, и наполняя душу надеждой.

Да, надеждой, вопреки всему. Потому что она была мечтательницей и интриганкой, но мечтала и строила планы с надеждой.

— Значит ли это, что я победил? — поинтересовался Кливдон. Слезы — это хорошо, это бывает, но ему нужна была полная уверенность.

— Да, — сквозь слезы проговорила Марселина, уткнувшаяся лицом в его жилет, — хотя многие скажут, что ты проиграл.

— Иначе у меня не получается, — вздохнул герцог. — Я честно старался быть хорошим, не таким, как мой отец. Я пытался жить по стандартам лорда Уорфорда. Но однажды понял: с меня хватит. Именно тогда я вместе с Лонгмором отправился на континент. Но когда он решил, что сыт по горло континентом и хочет домой, я понял, что не желаю возвращаться. И он уехал один. А потом в моей жизни появилась ты и перевернула ее. Потому что ты была предназначена для меня. Только для меня. — Его рука скользнула вниз по ее спине. Марселина с шумом втянула в себя воздух.