Соблазнительный шелк - [15]

— Глупый риск, — продолжал настаивать герцог. — Игра не стоит свеч. И все ради какого-то маленького магазинчика!

— Глупый… — медленно проговорила она. — Маленький магазинчик. — Она посмотрела вверх на хитрых божков и сатиров, резвящихся на потолке. Когда она снова опустила глаза, ее взгляд был холодным и бесстрастным. Разве что дыхание немного участилось. Она явно была в ярости, но умела держать себя в руках.

Герцог попытался представить, что будет, если такой гнев вырвется наружу, и почувствовал себя неуютно.

— Этот, как вы изволили выразиться, маленький магазинчик — моя жизнь, — сказала она. — И не только моя. Вы понятия не имеете, чего это стоит — завоевать себе место под солнцем в Лондоне. Вы не знаете, как трудно выступить против старых, веками существовавших норм и догм. Причем речь идет не только о конкуренции с другими портными — а они, кстати, готовы на многое, чтобы отстоять свои позиции, — но также о консерватизме вашего класса. Французские старухи одеваются с большим вкусом, чем ваши соотечественницы. Это как война. Да, я думаю именно так, и да, я сделаю все, что от меня зависит, для своего магазина. И если меня вышвырнут на улицу или даже бросят в тюрьму, я стану думать, как воспользоваться преимуществами публичного скандала.

— И все это ради одежды? — Герцог был искренне удивлен. — Не думаете ли вы, что это попросту глупо, идти на такие жертвы, когда англичанкам, как вы говорите, неведомо чувство стиля? Почему бы не дать им то, что они хотят?

— Потому что я могу дать им больше, — сказала она. — Я могу сделать их незабываемыми. Неужели это так трудно понять? Неужели в этом мире для вас нет ничего по-настоящему важного, к чему вы стремились бы, несмотря на любые препятствия? Впрочем, глупый вопрос. Будь у вас цель в жизни, вы бы к ней шли, а не растрачивали свою жизнь на пустяки в Париже.

На мгновение он почувствовал стыд, сменившийся злостью. Женщина нанесла удар по больному месту.

Он отреагировал на удар, не думая:

— Вы, как обычно, правы, мадам. Для меня вся жизнь — игра. Поэтому я предлагаю вам сыграть еще раз. В то же «двадцать одно». На этот раз, если я выиграю, то сам повезу вас на бал к графине де Ширак.

— Я вижу, что вы любите играть, — спокойно сказала Марселина. — Одна необдуманная ставка за другой. Даже интересно, что вы хотите доказать? Впрочем, вы, похоже, вообще не думаете. И лишь после того, как сделали это предложение, задали себе вопрос, что скажут ваши друзья.

Кливдон едва слышал, что она говорит. Он упивался ее эмоциями — проступившим на лице румянцем, искрами в глазах, порывистым дыханием. Но все равно ощущал боль в том месте, куда женщина нанесла удар.

— Я ничего не собираюсь доказывать, — сказал он. — Просто хочу, чтобы вы проиграли. А если вы проиграете, то признаете свое поражение поцелуем.

— Поцелуй! — засмеялась она. — Простой поцелуй обычной портнихи. Пустяковая ставка, если сравнить ее с вашим положением в обществе.

— Настоящий поцелуй, мадам, не может быть простым или пустяковым, — ухмыльнулся герцог. — Вы не отделаетесь легким прикосновением губ к моей щеке. Проигрыш будет означать для вас совсем другой поцелуй. Такой вы дарите мужчине, которому отдаетесь. — А если он не сумеет поцелуем заставить ее сдаться, то вполне может немедленно возвращаться в Лондон, этой же ночью. — Учитывая вашу драгоценную респектабельность, для вас это высокая ставка, разве не так?

Ее глаза ярко блеснули, после чего лицо снова стало красивой маской — холодной, непроницаемой. Но Кливдон все же заметил отражение бушующих в ее душе эмоций и теперь не мог уйти, даже если бы от этого зависела его жизнь.

— Все это ерунда, — сказала Марселина. — Разве вы еще не поняли, ваша светлость? У вас нет ни единого шанса выиграть у меня.

— Тогда в выигрыше будете вы и получите то, чего желаете — легко попадете на самый изысканный и самый скучный парижский бал.

Марселина покачала головой:

— Хорошо. Только потом не говорите, что я вас не предупреждала.

Она вернулась к своему стулу и села.

Герцог опустился на стул напротив.

Она подвинула к нему колоду карт.

— Сдавайте.

Во время Французской революции дедушка Марселины — надменный французский аристократ — сохранил свою голову благодаря тому, что владел собой, не поддавался страстям. Поколения Нуаро — это имя он принял после бегства из Франции — унаследовали такую же холодную сдержанность и практичность в делах.

Это правда, страсти Марселины были темными и бушевали глубоко внутри — это было типично для всех представителей ее семьи и по материнской, и по отцовской линии. Как и они, она прекрасно умела скрывать свои чувства. Она родилась с этим умением. А вот сестер пришлось этому обучать.

Но то, как пренебрежительно Кливдон отозвался об их магазине, заставило ее кровь вскипеть. Кровь, которая текла в ее жилах, была благородной, хотя это была самая испорченная голубая кровь в Европе. Однако имя Нуаро было самым обычным, широко распространенным, именно потому дедушка его выбрал. Теперь большей части семьи уже не было в живых. Люди ушли, унеся с собой свою дурную славу.

Пусть ее род был печально известным, но он был не менее древним, чем род Кливдона, и она сомневалась в том, что абсолютно все его предки были святыми. Так что единственной разницей между ними было то, что герцог был богат и не должен был зарабатывать себе на жизнь, а она вынуждена биться за каждый фартинг.