Соблазн - [20]

– А знаешь что? Иногда мне кажется, что я делаю это не ради папы и мамы, а ради себя самой… Чтобы чувствовать себя по-настоящему хорошо.

Конечно, она была права. В действительности мы никогда не жертвуем собой. Мы делаем именно то, что хотим делать, то, чего всегда хотели. Нас и выбирали ровно потому, что удовольствие мы получали, разрушая тех, кто разрушал других, и полностью, без остатка отдавались этому делу. Мы – начиненные местью бомбы, и рядом с воплощенной жестокостью нам ничего не стоит взорваться.

Я отвела с лица пряди волос и улыбнулась:

– Прекрасно. Поговорю с Падильей о своей отставке, но тебя упоминать не буду.

– А если он сам заговорит обо мне? – робко поинтересовалась она.

– Скажу, что ты вольна поступать, как захочешь. Ты же совершеннолетняя, правда? А теперь тебе надо вернуться на сцену. Позже поговорим.

Со взволнованной улыбкой она сопровождала меня до дверей гримерки, как телохранитель какой-нибудь. На первых трех подмостках продолжали разыгрывать ту же сцену из «Ричарда III»: мужчины с мужчинами, мужчины с женщинами, дети друг с другом. На последней сцене Элиса Монастерио ждала, пока вернется моя сестра. Она бросила на меня уничтожающий взгляд. Я не стала обращать внимания: мы друг другу не нравились, но меня это не волновало. Дождавшись, пока Вера поднимется на сцену, я подошла к Ольге Кампос, координатору репетиций, которая наблюдала за происходящим, попивая травяной чаек.

– Ольга, прошу прощения за беспокойство, но мне нужно увидеть Падилью. Ты всегда знаешь, где он. Не могла бы ты его позвать?

Ольга тоже когда-то – до повышения, вознесшего ее на эту должность (произошедшего, как болтали злые языки, благодаря ее романтической связи с Падильей), – была наживкой, причем довольно хорошей. На ней был черный халатик – такой же густо-черный, как и ее кудри, и в полутьме подвального помещения лицо ее казалось висящим в темноте, словно пара к бумажному стаканчику. Она вскинула черные брови, едва взглянув на меня поверх своего напитка:

– Это срочно, Диана? Я до чертиков занята…

– Очень срочно. Хочу просить его, чтобы он вышвырнул мою сестру из отдела, причем немедленно. Без выходного пособия. Хочу всего лишь, чтобы он ее отставил.

Наконец-то я добилась своего: она обратила на меня внимание. Отодвинув от губ стаканчик, она нагло на меня уставилась. Ольга была несколько грубовата: зубы ее были такими же мощными, как и слова. Она ощущала себя королевой в этом мире новичков.

– Эй, ты чего – обкурилась? – И расхохоталась. – Или вообразила, что Падилья станет тебя, идиотку, слушать?

– Если он этого не сделает или сделает недостаточно быстро, может случиться, что я поговорю со СМИ. Они будут просто счастливы меня выслушать, уверяю тебя. Я им расскажу о театрах, о подвалах вроде этого, где в интересах правительства натаскивают детей, где тренируются парни и девушки, готовясь вводить сумасшедших в соблазн, а также поведаю обо всех и каждой из операций, в которых участвовала лично. Может, и фотографии им предоставлю. Им очень понравится.

Не думаю, что меня кто-то еще слышал. Жесты и реплики на сценах не прерывались ни на секунду. Что касается Ольги, то она продолжала сверкать своими лошадиными зубами. Я знала, что она мне не верит: доносительство просто не укладывалось в логику нашей профессии. Но я надеялась, что по крайней мере мои угрозы ее подстегнут. Она ткнула в меня пальцем:

– То, что ты сказала, даже не смешно, дрянь ты эдакая. О’кей, я позабочусь, чтобы Падилья как следует надрал тебе задницу. Работу ты потеряешь.

– Я ее уже потеряла, – ответила я. – Твое дело – позвать Падилью и ни во что не вмешиваться.

Я отошла в сторонку. Вера и Элиса снова остановились передохнуть и теперь слушали рекомендации своего постановщика, но Элиса не преминула-таки воспользоваться моментом и еще раз стрельнуть в меня глазами – дерзко, вызывающе, словно догадываясь о моих намерениях.

6

Элиса Монастерио Диану не любила.

Она думала об этом, пока шагала по тихим улочкам, обхватив себя руками – не потому, что на улице было очень холодно, и не по причине своего чересчур легкого облачения, а следуя канону той маски, которую исполняла. «Воображала и зазнайка. Безмозглая зазнайка, живущая на проценты. И вот теперь, когда сама вышла на пенсию, она, видите ли, не желает, чтобы сестра догнала ее, доросла до того же уровня».

В глубине души Элиса знала, что суждения ее не вполне справедливы. Легко можно поверить, что Диана желает лишь защитить сестру. Элиса и сама бросилась бы на ее защиту, если бы представился случай. Верно и то, что Вера – новичок, ее все еще шокирует экстравагантность их работы и в большей, чем это допустимо, степени пугают некоторые упражнения. Но разве это достаточная причина для того, чтобы закрыть перед носом Веры дверь в профессию?

Элиса с легкостью могла бы признать, что ревнует: слишком уж высок престол, на который Вера поместила Диану. По мнению Веры, на всем белом свете не было никого, способного сравняться по значимости со старшей сестрой. Три дня назад они вышли из «Хранителей» после репетиций и разговора с Падильей, Вера склонила голову на плечо Элисы и зарыдала; имя сестры ей даже не пришлось упоминать.