Собирали злато, да черепками богаты - [8]
Вероятно, Вигель столь пристально смотрел на Ольгу, что бойкая барышня заметила это, и, тронув её за рукав, что-то шепнула. Ольга Романовна отвела взгляд от Авгурского и увидела Петра Андреевича. Вигель понял, что она узнала его, и что уйти теперь было бы не совсем удобно. Подойдя ближе, он почтительно склонил голову:
– Здравствуйте, Ольга Романовна.
– Здравствуйте, Пётр Андреевич, – прозвучало в ответ. – Не ожидала вас здесь встретить…
– И я не ожидал. Вы прекрасно выглядите, Ольга Романовна.
– Благодарю. Позвольте вам представить: Владислав Юрьевич Авгурский, директор театра.
– Моё почтение, – кивнул Авгурский.
– Мой сын Пётр, корнет Х…ого полка. Моя дочь Лидинька. Господа, это мой старый друг Пётр Андреевич Вигель.
– Друг? А почему он никогда у нас не бывал? – спросила Лидинька.
– Так сложилась, – неопределённо ответила ей мать.
В этот момент раздался первый звонок.
– О, мне надо бежать! Тысяча извинений! – засуетился Авгурский и исчез.
– Я полагаю, мы увидимся в антракте, Пётр Андреевич? – спросила Ольга.
– Да-да, разумеется… – кивнул Вигель.
В зале они сидели далеко друг от друга, в разных ложах, и Пётр Андреевич время от времени переводил взгляд со сцены в темноту, где виднелась фигура Ольги. Он мог бы дать голову на отсечение, что и она смотрит в этот миг не на сцену… Спектакль шёл, а Вигель никак не мог сосредоточиться на нём. А ведь необходимо было смотреть внимательно: Ася просила подробно пересказать… Да и перед Олицкими неудобно. Володя ёрзал на своём месте не в силах сдержать волнения.
– Бог ты мой, что ты так переживаешь? – шептала ему Надя. – Ведь это даже не новый симфонический концерт!
– Тебе этого не понять, – резонно отвечал Олицкий.
Во время антракта Пётр Андреевич вышел из театра и, остановившись на ступеньках, глубоко вдохнул душный в преддверье надвигающейся грозы воздух. Очень хотелось закурить. Впервые за долгие годы. «Вредную привычку» Ася заставила бросить его ещё во время своей беременности, объясняя, что ей становится дурно от малейшего запаха табака. Позади послышался шорох платья. Вигель обернулся и увидел стоявшую на ступенях Ольгу, зябко кутающую плечи в меховую накидку.
– Какой холодный ветер… – негромко сказала она.
– Осень приближается, Ольга Романовна.
– Да… Осень… Как, однако, странно всё…
– Что странно?
– Мы не виделись с вами двадцать лет, и вдруг эта встреча…
– Мой друг написал музыку к этому спектаклю и очень просил прийти.
– Так князь Олицкий ваш друг?
– Да, а вы с ним знакомы?
– Немного. Я ведь часто бываю в этом театре, знаю все спектакли, актёров, художников…
– Я заметил, что директор едва ли не заискивает перед вами.
– Он не заискивает, просто старается быть любезным. Ведь, если бы не Сергей Сергеевич, то этого театра не было бы. После выставок театр стал его любимым детищем. Он сам нашёл архитекторов, сам утверждал план, следил буквально за каждой мелочью – ни на что не поскупился. Прежде Владислав Юрьевич вынужден был ставить свои спектакли, где придётся, а Сергей Сергеевич, однажды увидев его постановку, пришёл в восторг и заявил, что такой талантливый художник должен иметь свой театр. Он так любил всё прекрасное, так по-детски радовался каждому новому таланту, так старался поддержать все проявления подлинного искусства…
– Да, ваш муж был одним из наиболее известных меценатов в Москве… Я читал некрологи о нём в газетах. Примите соболезнования.
– Спасибо, – Ольга Романовна опустила глаза.
– Теперь вы продолжаете его дело? – спросил Вигель.
– Да. Сергей Сергеевич был влюблён в искусство, во всё талантливое и за годы совместной жизни привил и мне эту страсть. Последние годы он был болен, и я много занималась делами. Но… теперь всё иначе! Сергей Сергеевич меня многому научил, но, пока он был жив, я чувствовала, что есть кому поправить меня, дать совет, поддержать, а теперь, когда его не стало, то я не чувствую прежней уверенности – всё приходится разбирать самой.
