Собаки на фронтах Великой Отечественной - [5]

Начальник центральной школы идею одобрил, и на следующий год лаборатория успешно разворачивала работу. К ней подключается профессор биологии Ю. А. Васильев. Молодой лаборант А. П. Орлов — помощник Ильина — подает, по мнению своего руководителя, большие надежды.

Это было время расцвета творческой кинологической науки. Время открытий и время уважения к интеллекту собаки, ее уму и возможностям. Время, когда взаимопонимание между человеком и собакой поднималось на достойную высоту.

Когда школа реорганизуется в научно-исследовательский кинологический институт, ее вполне можно именовать академией — столько ученых с мировым именем работали здесь. В 1932 году выходит фундаментальный труд Ильина «Генетика собак» — событие в научной мысли не только в Советском Союзе, но и за рубежом. О книге Ильина много писали на западе, а двумя годами раньше в журнале «Собаководство и дрессировка» № 1 и № 6, издававшемся в центральной школе с 1927 года, были опубликованы статьи профессора Ильина «Основные законы наследственности и кинологии» и «Скрещивание собак, отличающихся по многим признакам».

Понятно, что, попадая в школу, курсанты поначалу робели от присутствия громких научных имен, которые им были неизвестны, как, впрочем, и дисциплины, которыми им предстояло овладеть.

Но учились азартно — жажда знаний вообще была присуща этой эпохе.

Первыми слушателями школы стали уже имеющие практический опыт военные охотники, а потом к ним присоединяются курсанты, поступающие по набору в РККА. 13 октября 1925 года состоялся первый выпуск инструкторов-дрессировщиков, а в декабре восемь командиров отправились к местам службы. Это были начальники окружных школ военного собаководства. Они были созданы в Приволжском, Ленинградском, Белорусском, Северокавказском и Среднеазиатском — всего в двенадцати военных округах.

Школа-питомник военного собаководства украинского военного округа дислоцировалась в Харькове и Чугуеве. «Школа размещена в городе Чугуеве, Военном городке, учебная часть со штабом, хозкомандой и ветлазаретом в 1/4 км от школы и питомник в 18 км на окраине города с общей площадью до 8 га»[2]. Как и по всей стране, инструктора школы вели занятия на дрессировочных площадках, организованных секцией военного собаководства ОСОАВИАХИМа. На такую площадку пришла однажды школьница Дина Волкац.

Глава 3 Горячие завтраки в бумажке. «Дяденька, не бейте лошадь!»

На занятия Дина приходила с мамой. Площадка ОСОАВИАХИМа находилась далеко от дома — за Южным вокзалом. Сборы на воскресные занятия начинались с субботнего вечера. «Поводок. Где поводок? Ах вот он, висит спокойненько на гвоздике. Теперь рабочая сумка — Валентина Григорьевна сшила из крепкой холстины торбочку с широким ремнем через плечо. — Сумка на месте». Негрон, повизгивая от возбуждения, вертится возле Дины, ему очень нравится ходить в Карповский сад. Наконец наступает утро. Последний взгляд — Негрон блестит и лоснится начищенной шерстью, нетерпеливо перебирает лапами перед входной дверью. «Так. Что еще? Хлопнуть по кармашку на полосатой футболке, пощупать кусочки сахара, крошечные кусочки мяса. Кажется, все».

— Мама! Ну, поторопись, — Дина и Негрон громко топчутся в прихожей.

Путь неблизкий, старались ехать на трамвае. А однажды прошлись пешком, особым долгим маршрутом, и через огромный двор исторического музея спускались к речке. Двор и склоны всегда, даже в самое жаркое время, находятся в тени вековых деревьев. Тут же рядом Бурсацкий спуск, названный благодаря бурсе — православной семинарии.

Река Лопань — небольшая, мелкая, протекает в окружении лужков, среди небольших рощиц, по ней плавают спокойные уточки со своими птенцами. Негрон, любитель искупаться, тыкался носом в подмышки Дине: «Нырну разочек!» Тогда еще не было гранитной набережной, и спрыгнуть — пара пустяков. За мостом — Благбаз. Благовещенский базар, получивший православное имя только потому, что соседствует с Благовещенским собором. Клены, липы, каштаны — все замела сиреневая метель! Сирень растет во дворах, на улицах и в переулках, даже на крышах домов и на балконах. Она заслоняет своими цветущими ветками всю остальную зелень, а благодаря запаху полностью закрепляет господствующее положение в городском пространстве. Дальше — Чеботарская улица, где издавна жили чеботари, сапожники. Ступили, под лязг составов и паровозные гудки Южного вокзала, на Екатериславскую, и двинулись вверх на Холодную гору, вершина которой зябко белеет корпусами Холодногорской тюрьмы[3].

Склоны Холодной горы покрыты чудесными садами, и улицы, как снегом, засыпаны облетающим цветом. Дворы здесь в зарослях черемухи и сирени, в некоторые уголки даже ребятня не может пробраться. Даже если кто-то и попытается выкорчевать кусты сирени, то они вырастают так быстро, как будто их ночью снова высадили. Воздух здесь всегда очень свежий и ветры гуляют во всех направлениях. Карповский сад находится на северном склоне Холодной горы и через небольшую ложбину отделен от Лысой горы, которую венчает церковь иконы Казанской богоматери. Слобожане не зря говорят «поеду в город»: хоть это и городской район, но здесь другой микроклимат, прекрасные виды на Харьков, он кажется отсюда маленьким, хотя и простирается до самого горизонта, вдали на востоке дымят трубы огромных заводов — тракторного, велосипедного… Но это там новостройки, суета, а здесь патриархальный покой, все здороваются друг с другом, как в деревне. Если вы кого-то ищете, то вам сразу же укажут, где человек живет, а то и сообщат, дома ли он сейчас. Собаки бегают дружными ватагами, а коты лениво взирают на всю суету с крыш и с заборов. Холодногорские заборы имеют свою архитектуру. Любые ворота можно забирать в музей: они сделаны красиво, на века, и не запираются даже на ночь. Дома часто напоминают сельские хаты, стены побелены внутри и снаружи, а на окнах висят расшитые или связанные крючком занавески. Слобожанщина отличается своим говором и своими обычаями, у многих во дворах есть грядки для выращивания свежей зелени, хотя холодногорский рынок — это всегда самые свежие, самые добротные и самые дешевые товары.