Собаке — собачья смерть - [5]

Аймер даже запел потихоньку «Благослови душа моя Господа», чтоб не слышать, как грохочет Антуаново сердце.

Первым жителем Мон-Марселя, который показался навстречу проповедникам — Антуан долго гадал и даже загадывал, кто ж это будет, задумывал реплики и ответы — по воле Господа, любящего пошутить, оказалась тварь бессловесная. Белая пастушеская собака, крупная, почти в локоть в холке, горная овчарка трусцой вывернула из-за поворота к трактиру, где должны бы по случаю хорошей погоды сидеть у порога отдыхающие трудяги — и замерла при виде чужаков. Те тоже замерли на всякий случай — зверина здоровая и без цепи, мало ли что ей на ум взбредет! Пес постоял, вглядываясь и распрямив закрученный хвост, думая, поднимать ли шерсть на загривке; потом, увидев робость пришлецов, начал неторопливо и басовито лаять.

По голосу-то Антуан его и узнал — до того был еще не уверен, пять лет для пса — солидный срок, в кабанную молодость юноши это был верткий двухгодовалый кобелек совсем иной повадки, и с носом черным, а не облезшим в розовое… Но знаменитый среди ребят-пастухов бас выдал псину с головой.

— Черт, — тихо высказался Антуан. Аймер, крепко сжимавший на случай драки посох с железной оковкой, удивленно скосил на брата глаза: неужто так перепугался, что ругается? Но Антуан, неожиданно засмеявшись, присел на корточки и, вытянув руку вперед, воскликнул уже громко и радостно:

— Черт! Чертушка, ты, маленький?

Пес неуверенно хлестнул себя хвостом по боку, хмуря белые брови. И наконец сорвался с места, всем своим видом так явственно являя мольбу о прощении, что Аймер разве на краткий миг сжал посох покрепче. Человек и собака обнялись, едва не покатившись по дороге; сквозь чужую одежду разнюхав своего Антуана, пес щедро лизал ему руки и отворачивающееся лицо, стремясь всячески извиниться за грубую встречу: ну прости, друг, вот не узнал…

— Звать его так — Черт, вот уж имечко дали, — пояснил снизу вверх Антуан, увертываясь от слюнявых ласк. Песий хвост не хуже дисциплины хлопал его по спине. — Когда мелкий щенок был, бабка хозяина на него впотьмах наступила и обозвала; а хозяин смеха ради дал кличке прижиться. Я его, считай, с его малолетства знаю, вместе в перегон ходили… То есть с хозяином егонным, с Раймоном, и с другими ребятами… Ну, полно уже, Чертушка, малый, весь хабит мне перемажешь… Ты откуда тут взялся? Почему один бегаешь?

Ответ на вопрос пришел немедленно: из-за поворота появилась стройная женщина в темном, женщина с фигурой танцовщицы, с кокетливо повязанным голубым платком на плечах. Ясно было, почему хозяйка так сильно отстала от сопровождавшего ее пса — походка ее была осторожной из-за большого кувшина, высившегося на голове.

— Черт! — испуганно воскликнула она при виде того, что с ходу приняла за драку. — А ну цыть, негодный пес, а ну ко мне!

И голос ее, даже произносящий подобную малокуртуазную речь, был похож на хрустальный колокольчик.

Разглядев наконец в смутном туманно-закатном свете две фигуры в черно-белых хабитах, она вскрикнула не то от неожиданности, не то от испуга; споткнувшись на ровном месте, покачнула полный до краев кувшин, так что по его глиняному боку и по смуглой ее щеке покатилась красная струйка.

— Батюшки… Батюшки светы…

Не зная, как теперь и отозвать пса с богохульным имечком, она в смятении попробовала посвистеть ему и издала неверное шипение, на которое Черт изумленно обернулся, вывесив на сторону язык.

— Здравствуй, Гильеметта, — предупреждая любое возможное приветствие, встал навстречу сияющий Антуан. — Узнаешь меня? — Он попытался одновременно шагнуть к ней и отряхнуть хабит от следов пыльных собачьих объятий. — Это я, Антуан де на Рика! Черт, то есть пес ваш, меня сразу узнал! Да что ты стоишь? Не бойся! Это вот брат Аймер — помнишь брата Аймера? Мы к вам решили с проповедью зайти, время же пасхальное, самая надобность… Расскажи, как дела тут у вас, что родня, что кюре новый? До чего же я рад тебя видеть, землячка, ты и не поверишь!

Он протянул навстречу Гильеметте руки, еще мокрые от песьей слюны. Лицо его сияло — так же, как сияла на пол-локтя ниже белозубая улыбка крутящегося от радости пса, вовсю расточавшего любовь и ласку. Однако Гильеметта не спешила присоединиться к ликованию; смотрела из-под кувшина сторожко, глаза испуганно блестели из темных кругов усталости. Наконец сделала робкий шаг вперед, по пути снимая кувшин с головы.

— Антуан… пасынок Бермонов? Неужто вправду ты? И, Господи помилуй, что это на тебе надето — впрямь монашеское платье? Так ты у нас теперь… Ты теперь настоящий этот самый… Всамделишным клириком сделался?

Не о такой ли встрече втайне от себя самого мечтал Антуан де на Рика? Раскрасневшись от законной гордости, по-царски кивал, кажется, и не замечая, как бегают, прячась от взгляда, ланьи очи собеседницы. На Аймера она смотреть и вовсе избегала, испуганно поклонившись в его сторону и сразу отгородившись псом и Антуаном.

— Господи Боже мой, как же вы… Вы и священник теперь, поди? — бедняжка совсем запуталась, как к нему надобно обращаться.

— Нет, пока нет еще, я тут брата Аймера… отца Аймера социем. Помощником то есть, — из чистого человеколюбия поправился тот. На лице Гильеметты проступило облегчение, она с видимым трудом удержала за зубами какое-то восклицание вроде «слава Богу». Еще почти что человек, не вовсе взлетел за облака! Даже заговорила бойче, выпалив единственный по-настоящему важный вопрос: