Собака Баскервилей. Острие булавки - [104]

– Как это понимать? – настороженно поинтересовался полицейский.

– Я говорю о вскрытии, – пояснил священник. – Оно понадобится, чтобы установить истинную причину смерти.

– Хм, думаю, вы правы, – согласился инспектор. – По крайней мере, насчет того, когда в него воткнули кинжал. Нужно дождаться доктора, хотя я уже и сам вижу, что он только подтвердит ваши слова. На трупе слишком мало крови. Кинжал воткнули в мертвое тело, через несколько часов после того, как он умер. Но кому это понадобилось и зачем?

– Возможно, чтобы направить подозрение на магометанина, – ответил отец Браун. – Не самый благовидный поступок, да, но все же не убийство. Надо полагать, кое-кому здесь есть что скрывать, но это не обязательно убийцы.

– Об этом я еще не думал, – сказал Гринвуд. – Почему вы так решили?

– Вспомните, о чем я говорил, когда мы вчера вошли в эту жуткую комнату в первый раз. Я сказал, что здесь очень просто совершить убийство. Но я имел в виду не все это дурацкое оружие, хоть вы так и подумали. Я имел в виду что-то совсем другое.

Несколько следующих часов друзья были заняты тем, что тщательно восстанавливали события прошедших двадцати четырех часов: кто что пил, какие стаканы мылись, а какие нет, а также все подробности того, чем все это время занимался каждый из тех, кто мог иметь отношение к этому делу, и даже тех, кто явно не мог иметь к нему ни малейшего отношения. На все это было потрачено столько сил и энергии, будто речь шла об отравлении как минимум тридцати человек, а не одного.

Было установлено, что в здание можно было попасть только через большой холл, примыкающий непосредственно к бару. Из-за ремонтных работ все остальные входы были так или иначе перекрыты. Лестницу, ведущую к парадному входу, мыл мальчик, но ничего примечательного он сообщить не мог. До наделавшего столько шума появления турка в тюрбане и проповедника трезвости единственными посетителями бара, похоже, были коммивояжеры, которые зашли, чтобы, как они это называли, «дерябнуть по-быстрому», и перемещались они всей группой. Показания мальчика снаружи и мужчин внутри несколько отличались. Мальчик утверждал, что один из них «дерябнул» быстрее других и один вышел из гостиницы, но ни управляющий, ни бармен не припоминали, чтобы кто-либо проявил подобную независимость. Управляющий и бармен довольно хорошо знали всех разъездных агентов и наверняка заметили бы, если бы кто-нибудь из них отлучился. Сначала они стояли у барной стойки, шутили, смеялись и пили, потом стараниями их властного предводителя, мистера Джукса, компания оказалась втянута в не очень серьезную перебранку с мистером Прайс-Джонсом, а после они стали очевидцами стремительной и очень серьезной перебранки между господином Акбаром и мистером Рэггли. Затем им сказали, что они могут перейти в другую комнату, что они и сделали. Туда же в качестве трофеев направилась и их выпивка.

– Похоже, мы сделали все, что могли, – сказал инспектор Гринвуд. – К сожалению, ремонт не повлиял на посудомоек, все стаканы вымыты, в том числе и стакан старика Рэггли. Эх, если б не добросовестность всех остальных, как бы это облегчило работу нам, сыщикам!

– Я знаю, – со вздохом сказал отец Браун, и на его лице снова мелькнуло подобие улыбки. – Мне порой кажется, что это преступники изобрели гигиену. Или блюстители гигиены были первыми преступниками. Есть среди них и такие. Сколько мы слышим разговоров о грязных притонах и зловонных трущобах, рассадниках преступности. Их называют грязными не потому, что преступления совершаются, а потому, что преступления раскрываются. Преступник может сделать свое дело и в самом безупречно чистом месте, где не остается ни грязи, чтобы сохранить отпечатки ног, ни осадка в стакане, чтобы можно было определить яд. Радетельные слуги убирают и смывают все следы совершенного преступления, а преступник тем временем преспокойно убивает и сжигает в печи шесть жен, хотя будь там хоть немножечко обычной грязи, этого можно было бы не допустить. Может, я и выражаю свои мысли слишком уж несерьезно, но дело вот в чем. Я случайно особенно запомнил один определенный стакан. Он, конечно же, уже вымыт, но мне хотелось бы узнать о нем побольше.

– Это вы о стакане Рэггли? – спросил Гринвуд.

– Нет, это я о ничейном стакане, – ответил священник. – Он стоял рядом со стаканом молока, и в нем было дюйма на два виски. Мы с вами виски не пили. Я отчетливо помню, что управляющий, когда его угощал весельчак Джукс, сказал, что выпьет «капельку джина». Надеюсь, вы не думаете, что наш мусульманин в зеленом тюрбане был любителем виски, или что преподобный Дэвид Прайс-Джонс случайно одновременно выпил молоко с виски, не заметив этого?

– Но вчера почти все коммивояжеры пили виски, – заметил инспектор и прибавил: – Есть у них такая привычка.

– Да, но у них есть и другая привычка – сделав заказ, забирать его, – ответил отец Браун. – В нашем случае их стаканы отнесли вслед за ними в другую комнату. Но один стакан остался на стойке.

– Случайность? – с сомнением в голосе предположил Гринвуд. – Официант мог забыть его, а в другой комнате просто налил новый.