Мысли какие-то глухие и смазанные.
Падать ни в коем случае нельзя, упасть — это смерть, особенно когда кругом ночь и только разозлённое шумное дыхание сверху.
Падать нельзя, но его уже берут за волосы и с силой прикладывают лицом об асфальт. Как из деревянной коробки — приглушённо, тихо, сквозь писк в ушах, — на краю сознания вспыхивает звук быстро приближающихся шагов, и это последнее, что он слышит.
У Рыжего бывают плохие дни.
2
Не то чтобы он сразу заметил его отсутствие.
То есть, да, ещё в среду он бы заметил сразу. В среду он стоял посреди кишащего людьми парка и орал в удаляющуюся спину: один ужин, и я от тебя отъебусь! В среду у него были ледяные руки и ледяная ухмылка на губах, от которой к вечеру начало сводить мышцы лица.
В среду Хэ Тянь представлял собой статую эпохи ренессанса, которая воплощала человека с протянутыми руками: дружи со мной, дружи со мной, дружи со мной. У меня никогда не было людей, похожих на тебя. У меня никогда ещё так не горела задница от того, что кто-то добровольно отказался проводить со мной время.
Сегодня понедельник, и Рыжего в школе нет — это становится ясно после пятого урока, когда он не появляется в курилке, не выходит погонять мяч на площадке, не бросаются в лицо его волосы — его просто нет. Можно было бы вообще не обратить на это внимание, но Хэ Тянь с субботнего вечера усиленно пытается забыть разговор с Йонгом, который позвонил ему и как бы между делом сообщил:
— А ты слышал, что в пятницу избили кого-то из наших? Не знаю, кого именно. Не знаю, кто. Ночью, недалеко от парка для выгула собак. Завуч сказала, что это парень из нашей школы, но кто из наших мог шататься в такой глуши после полуночи, да? Слухи, наверное.
Хэ Тянь тогда ответил:
— Ага. Наверное.
Ему показалось, что он сейчас начнет задавать тысячи уточняющих и совершенно точно сдаст себя с потрохами. Например: не знаешь, случайно, какой у этого придурка был цвет волос?
Или: и что этот парень? Жив?
Или: Йонг, у тебя никогда не возникало желания зациклиться на человеке, к которому нет ни одного адекватного способа подобраться?
Йонг спас его сам. Он, как генератор бесполезной информации, мог говорить обо всём и сразу. Никакая тема не задерживалась в его голове надолго — господи, храни Йонга.
— Кстати, помнишь Чан Си? Ту симпапулю из старшего класса. Как думаешь, старшекласснице пойти на свидание с парнем из средней школы — это полный зашквар?..
Если бы ты знал, подумал он. И спокойно ответил:
— Нет, думаю, это не полный зашквар.
Полный — это когда ты поклялся себе завязывать, но никак не можешь завязать. Это когда у тебя нет ни одного человека, которого можно взять за грудки и сказать: я не знаю, что мне делать с тем, что со мной происходит, чувак. Вытащи меня из этого болота, чувак.
Поскорее, чувак.
Но болото только сгущается.
В субботу на семейном ужине отец особенно молчалив, а мать особенно уставшая и бледная. Хэ Тянь смотрит на этих двоих, смотрит на Хэ Чэна, смотрит на свой салат. У отца газета в руках. У матери тени под глазами. Хэ Чэн молча ест.
— Как твоё здоровье?
Мать поднимает взгляд, говорит бодро:
— Работы много, некогда болеть.
— И всё же?
— Запись к врачу на следующей неделе. Да и не болит уже почти. — И небрежным жестом потирает кончиками пальцев грудную клетку.
— Не будем говорить о недугах за столом, — прерывает её отец. — Лучше положи Хэ Чэну ещё мяса с подливой.
Хэ Тянь мысленно благодарит неизвестно кого за то, что семейный ужин проходит один раз в неделю, а не два или пять. Или семь. Однажды он бы точно подавился.
Это даже не отвлекает.
Мысли об избитом неизвестном проедали его подкорку целые выходные. Составило бы проблему сосчитать количество раз, когда он брал в руки мобильный, набирал сообщение — что-то вроде «ты там живой?», или «не соскучилась по мне, дворняжка?», или «слышь, кунжут поджаривают или сырым хреначат?», — но стирал ещё до того, как доходил до знака вопроса.
Если этот избитый перец — не Рыжий, на подобное сообщение придет довольно однозначный ответ, в этом сомневаться не приходилось. И всё станет только хуже.
Поэтому лучшим выходом было вбить себе в голову вот что: мне пофиг.
И, блин, получилось.
В воскресенье ему даже удалось посмотреть «Крепкого орешка», ни разу не вспомнить о… лишнем. Мантра «мне пофиг» сработала.
Теперь Хэ Тянь сидит на скамейке, глядя, как парни гоняют по площадке тугой оранжевый мяч, и сжимает в кармане коробок спичек.
Эти дурацкие спички сломали всю стабильность его выходных и его понедельника. Стёрли спасительную мантру, стоило случайно сунуть руку в карман. Как кожуру с апельсина содрали одним большим куском. Чем сильнее Хэ Тянь стискивает зубы, тем сильнее сжимается кулак. Коробок вот-вот начнет мяться. Иррациональное желание достать его из кармана и поднести к носу — это настоящий вынос мозга. Гос-споди, аж зубы сводит от ненормальщины. Какой-то дебильный абсурд.
Он опускает взгляд и напряженно смотрит на носки своих кед.
Вообще-то, Хэ Тянь никогда не пользовался спичками. Он поклонник зажигалок, поклонник прогресса, поклонник комфорта, но в пятницу днем — чёрт, именно в ту пятницу, когда он узнал имя Рыжего, — колесико его любимой зажигалки свернулось и отскочило на асфальт. Зажигалки ломаются — так бывает. Но не всегда в тот момент, когда рыжая дворняга проходит прямо около него.
