Собачье счастье - [20]

Если животные счастливы, то они не будут «плохо себя вести» или вести себя «неподобающим образом», – а счастливы они тогда, когда хозяева их понимают. – Я рассказала Тиму и о том, как у меня появился Герман. – Как вы думаете, отчего чаще всего погибают на Западе молодые собаки? Вовсе не от болезней или несчастных случаев, а оттого, что хозяева готовы усыпить своих питомцев, если те ведут себя неадекватно. По-моему, это весьма печально. Ведь многих из этих проблем можно было бы избежать, если бы люди знали, чем вызвана неадекватность их любимцев.

– Какие, на ваш взгляд, самые распространенные проблемы?

– Агрессия, боязнь одиночества, страхи и фобии, навязчивое поведение, стремление постоянно находиться в центре внимания…

– Это у людей, а как с животными?

– Кстати, вы не так далеки от истины, – со смехом продолжала я, – поскольку очень часто перевоспитывать нужно не животных, а людей, хотя последним, конечно же, не очень приятно об этом слышать.

– А звери всегда были вашей «страстью»?

– Пожалуй, да, – пожав плечами, ответила я, – думаю, да.

– Почему?

– Почему? Даже не знаю… Многие люди интересуются и восхищаются животными, так что, наверное, я просто одна из них.

Внезапно зазвонил мобильник Тима, и, пока журналист выходил из комнаты, чтобы поговорить, я осознала, что, отвечая на последний вопрос, не сказала всей правды. Думаю, на самом деле я заинтересовалась животными, поскольку мне было необходимо отвлечься от родительских ссор. Мама и папа часто ругались, поэтому я постепенно устроила себе маленький зверинец, чтобы как-то бороться со стрессом. У меня появились приблудная пестрая кошка Мисти, два кролика – Пинг и Понг и морская свинка Пандора. Позднее к ним прибавились хомяк и два гербила,[14] которые регулярно приносили потомство и иногда, к моему ужасу, его съедали. Еще в моем зверинце жили около тридцати палочников – я кормила их соседской бирючиной – и несколько птенцов, спасенных от каких-нибудь врагов. Однажды я вычислила, что, считая и людей, в нашем доме было 207 ног.

Маме с папой я казалась одержимой, но они не запрещали мне возиться с мини-зоопарком. Каждый из них то и дело искал моей поддержки.

– Твоя мама… – грустно бормотал отец, качая головой.

– Твой отец!.. – возмущенно восклицала мама. Но я ничего не хотела знать. По ночам я лежала в постели, вытянувшись и широко раскрыв глаза, и слушала, как они бранятся внизу. Спорили они всегда об одном и том же: о гольфе – спорте, который папа страстно любил, а мама люто ненавидела (и ненавидит до сих пор). Папа увлекся гольфом вскоре после свадьбы и за три года добился на этом поприще исключительных успехов – его даже уговаривали стать профессиональным игроком, о чем мама и слышать не хотела. Она настаивала на том, чтобы он продолжал заниматься бухгалтерским делом, но папа бунтовал. В конце концов они разошлись. Потом, где-то через год после развода, мать повстречала ландшафтного архитектора Хью, вышла за него и довольно быстро родила ему троих детей.

Вот поэтому, наверное, я и стала «сложным» подростком – мне очень не хватало стабильности. Но, в отличие от многих моих знакомых, я не курила и не принимала наркотики, не прокалывала брови и не красила волосы. Вместо этого я зациклилась на защите животных: стала вегетарианкой – почти веганисткой, чем выводила маму из себя, и вступала во всевозможные благотворительные организации. Я прогуливала занятия, чтобы ходить на демонстрации против экспорта скота и охоты на диких животных. Именно так я и встретила Джимми. Одним промозглым субботним днем мы с еще несколькими протестующими стояли на улице. Я ничем не бросала в проезжавших мимо охотников, поскольку это весьма неприятно, к тому же можно поранить лошадь, а просто стояла на тротуаре, размахивая плакатом с надписью: «Требуем немедленно запретить охоту!» И тут внезапно возник этот красивый юноша, густыми белокурыми волосами и бородкой напоминавший архангела Гавриила. Он тихо запел: «Кровавая свобода – не гражданская свобода! Кровавая свобода – не гражданская свобода!» Постепенно его голос стал громче, и юноша жестом пригласил нас петь вместе с ним. Мы так и сделали.

«Кровавая свобода! Не гражданская свобода! Кровавая свобода! Не гражданская свобода!»

Он уже дирижировал нами так, как будто мы исполняли Девятую симфонию Бетховена.

«КРОВАВАЯ СВОБОДА! НЕ ГРАЖДАНСКАЯ СВОБОДА! КРОВАВАЯ СВОБОДА! НЕ ГРАЖДАНСКАЯ СВОБОДА!»

Мне тогда было шестнадцать, а Джимми двадцать один. Потребовалось не больше пяти минут, чтобы его чары подействовали на меня…

Тим вернулся в комнату и щелкнул панелью телефона.

– Прошу прощения. Это был мой редактор. На чем мы остановились? – Он заглянул в свои записи. – Вы замужем или нет?

– Я… не замужем. – В ту минуту я молилась про себя, чтобы журналист не упомянул Александра, но, к счастью, он не мог ничего знать об этой странице моей биографии.

– А сколько вам лет? Надеюсь, этот вопрос вас не смущает?

– Вовсе нет. Мне тридцать два.

– И наконец, шуточный вопрос, который я всегда и всем задаю. Какой ваш самый большой, самый мрачный секрет?

– Самый большой и самый мрачный?