Со шпагой и факелом - [38]

Теперь все заняты составлением проектов, но еще не остановились ни на одном, и эти господа-магнаты так разделены между собою, что невозможно сказать что-нибудь положительное о их системе. По-видимому, с приездом царицы примут какое-нибудь решение, но какое, угадать трудно. Я могу легко обмануться, но мне кажется, что теперь не согласятся между собою те, которые думают переменить форму правления, и что мы увидим царицу такою же неограниченною, какими были ее предшественники; но в продолжение ее царствования они будут образовывать и совершенствовать свою систему, чтобы установить ее после ее смерти.

Между тем кажется, что хотят удалить всех иностранцев, и многие думают, что Остерман будет отставлен от министерства. Если случится это, не стоит тогда и обращать внимания на эту страну, потому что Остерман единственный человек, который доселе поддерживал идеи великого Петра Первого и давал этой монархии значение во всех делах Европы. По удалении его не будут думать ни о чем, как только о возвращении к своим старым обычаям. Между ними будут постоянные несогласия, и они дойдут до той ничтожной роли, которую они играли до царствования Петра Первого.

Г. Мардгфельд – Фридриху-Вильгельму I >{39}

Москва, 5 (16) февраля 1730 года

Тайный Верховный Совет с Сенатом и генералитетом собираются и занимаются ежедневно, чтобы только успеть окончательной выработкой новых основных законов империи еще до приезда императрицы. Сильное сопротивление этому оказывается, однако, не только со стороны генералитета и низшего дворянства, но и члены Тайного Верховного Совета, в особенности фельдмаршалы князья Долгоруков и Голицын, придерживаются не одного мнения в этом деле, так что оно еще находится в сильном брожении и может иметь весьма дурные последствия.

Обе партии стараются привлечь на свою сторону барона фон Остермана и поэтому посещают его ежедневно. До сих пор он, однако, не объявился еще ни на чью сторону, а строго держится в стороне под предлогом, что он иностранец, которому не подобает вмешиваться в подобные дела, и что постоянное бдение ночью у особы покойного императора до того расстроило его душевное состояние, что он не мог еще оправиться и сосредоточить свою мысль.

Ягужинский содержится несменно под строгим караулом во дворце, и никого к нему не пускают. С него уже сняли орден св. Андрея и публиковали во всех полках, что он арестован из-за тяжких преступлений против ее величества императрицы и против государства. Его секретари и один из его клиентов также арестованы, и полагают, что на днях, пожалуй, еще некоторые из его приближенных и приверженцев будут посажены под арест. В письме, которое он послал императрице через камер-юнкера Сумарокова, он необдуманным образом хотел представить ей средства к успешному сопротивлению намерениям членов Тайного Совета, но не подписал его, а в конце только прибавил, что податель сего откроет ей составителя и еще 20 человек, питающих одинаковые чувства с ним.

Говорят, что он в течение нескольких дней будет приговорен как изменник отечества, и приговор пошлется навстречу императрице для конфирмации его, а также будет исполнен до прибытия ее сюда. Тесть его, великий канцлер Головкин, не может ему помочь в этом деле и поэтому доброю долею устраняется от заседаний Тайного Верховного Совета. Отец любимца покойного императора находится в подозрении, барон же фон Остерман болен, а следовательно, все зависит там в настоящее время от обоих Голицыных и фельдмаршала князя Долгорукова.

Генерал-майор Леонтьев, отряженный от генералитета к императрице, вернулся оттуда и впредь до утверждения его императрицею произведен Тайным Верховным Советом в генерал-лейтенанты.

Тайный Верховный Совет отдал приказ, чтобы 30-тысячное вспомогательное войско, обещанное римскому императору[64], было готово к походу. Многие, однако, полагают, что этот приказ только отдан для того, чтобы показать, что Россия в случае введения ограниченной монархии в состоянии будет действовать с тою же силою и энергиею, как при неограниченном самодержавии. Другие же полагают, что русские желают иметь под этим предлогом этот корпус наготове в других видах, относящихся к внутренним делам империи.

Г. Мардефельд – Фридриху-Вильгельму I >{40}

Москва, 12 (23) февраля 1730 года

(…) Все русские вообще желают свободы, но они не могут согласиться относительно меры и качества ее и до какой степени следует ограничить самодержавие. Семейства князей Голицыных и Долгоруковых стоят во главе крайней партии. Великий канцлер Головкин, напротив, находится во главе умеренной. На первое время крайняя партия, пожалуй, возьмет верх, ибо она начальствует над войском, но если императрица сумеет хорошо войти в свое новое положение и послушается известных умных людей, то она возвратит себе в короткое время полное самодержавие, ибо русская нация хотя много говорит о свободе, ко не знает ее и не сумеет воспользоваться ею.

И. Лефорт – Августу II >{41}

Москва, 16 (27) февраля 1730 года

Наконец приехала новая государыня. На другой день прибытия ее в Всесвятское отправили туда батальон гвардии Преображенского полка и эскадрон кавалергардов для занятия почетных караулов. Видя желание их поздравить ее, она вышла к ним. Приняв поздравление майора Нейбуша, она обратилась к отряду войска, хвалила их усердие и верность, просила их продолжать так же служить и в ее царствование и, дабы поощрить их, объявила себя шефом этого полка.