Со щитом и на щите - [27]

До конца дня девочки пересели на старые места, и между нами вновь воцарились мир и согласие.

Вот что может сотворить настоящая поэзия.

После этого каждый урок, будь то украинская литература или язык, начинался с одного и того же.

— Мария Федоровна, почитайте нам немножко стихи, — заводил кто-нибудь.

И весь класс дружно подхватывал:

— Почитайте, Мария Федоровна!

И не было случая, чтобы Мария Федоровна отказалась. Ее лицо сразу теплело, она снимала пенсне, дышала на стекла и протирала их, седые букли старомодной прически трогательно дрожали, а нас охватывало праздничное настроение, наполненное чем-то необычным, небудничным, что таилось в наших душах и пробуждалось под магическим воздействием стихов.

А еще нам нравились уроки физкультуры. Во-первых, к ним не надо было готовиться; во-вторых, они всегда проходили в спортивном зале или во дворе; в-третьих, физкультура была тесно связана с воинской службой. А в школе не было, пожалуй, ни одного парня, который не мечтал бы увидеть себя в военной форме.

То были годы массового призыва комсомольской молодежи в военные училища, годы Испании, Хасана, Халхин-Гола, а затем — освобождения Западной Украины и Западной Белоруссии. Мы восторженно следили за героическими действиями наших войск, жалели, что на два-три года позднее родились и поэтому лишились возможности принять участие во всех этих сражениях. Ведь так невероятно интересно было наблюдать на киноэкранах за боевыми действиями наших танков и самолетов, за стремительными атаками нашей героической пехоты, что всегда завершались блестящими разгромами врага. Мы смотрели эти фильмы по два-три раза — сколько позволяли наши финансовые возможности, выходили с тех сеансов в военном чаду, и — боже ж мой! — каким серым, невыразительным по сравнению с теми кинобаталиями казалось наше школьное житье!

Мы любили уроки физкультуры и потому, что обучались на них шагать в строю и дружно кричать «ура!», изучали винтовку и пулемет, ходили на пункт военной подготовки, где стреляли по мишеням из мелкокалиберок. И не просто стреляли, а стремились выбить побольше очков, чтобы украсить свою грудь значком «Ворошиловский стрелок».

Особой популярностью в то время пользовалась среди учеников тренировка с гранатами. Начитавшись про «карманную артиллерию», мы старались швырнуть гранату так, чтобы она упала как можно дальше. И не только зашвырнуть, а еще и попасть в небольшой окопчик, в котором затаился невидимый самурай. Для этого надо было разогнаться и на бегу перед отчетливо проведенной линией метнуть гранату.

Среди нас были такие мастера, которые если не с первого, то со второго раза обязательно попадали в окопчик.

Мне же долго никак не удавалось достигнуть успеха. Граната, не долетев до цели, бухалась метров на десять — пятнадцать ближе. Как я ни разбегался, как ни размахивался, как ни напрягал мускулы, мне так и не удавалось попасть в самурая. И это на глазах всего класса, в том числе Нины!..

Так вот, я решил, чего бы это ни стоило, научиться бросать гранату.

Нашел тяжелое дубовое полено и два дня мастерил из него гранату. Пришлось немало похлопотать, потому что дерево оказалось прочным, как железо, а я, кроме перочинного ножа, другого инструмента не имел. Но вот граната готова. Федька, взвесив ее на ладони, сказал, что он тоже пойдет со мною. Я не возражал: вдвоем всегда веселее, к тому же тогда не придется раз за разом бегать за гранатой.

Выходим вместе со двора. Теперь надо найти подходящее место, чтобы граната не улетела на чужую усадьбу, упаси бог, не потерялась бы. Федька остановился у самой последней хаты и сказал, что бросать будем здесь.

Перед нами просторный выгон, тут есть где разбежаться и размахнуться. За нашими спинами крайняя хата, в ней сквозь большое окно видно женщину. Она просеивает в сите муку и все время поглядывает на нас. Ей, должно быть, тоже интересно, как мы будем бросать гранату.

Федька берет гранату первым.

— Ты стой на месте, — говорит мне, а сам отходит подальше, громко считая шаги: — Двадцать… тридцать… сорок…

— Докинешь? — кричу ему.

— Докину!

Федька почему-то закатывает правый рукав, примеривается, как половчее взять гранату, а женщина начинает стучать в окно и пытается что-то жестами передать мне. Ага, я, наверное, заслоняю Федьку, и ей ничего не видно. Ну что ж, могу и в сторону немного отойти.

Федька в это время разгоняется, подпрыгивает, как жеребец, и швыряет гранату…

Он таки ее докинул: прямехонько в окно влепил. Звякнуло, рассыпаясь, стекло, граната влетела внутрь, разорвалась истошным женским воплем. Не успели мы опомниться, как из хаты вылетела разъяренная баба: вся в муке, будто привидение, с толстой скалкой в руках. И такой она показалась нам страшной, что куда там тем самураям. Мы от нее улепетывали так, что аж пятки горели.

Добравшись домой, больше всего я сожалел о гранате. Два дня провозиться и ни разу не бросить!

О том, как Амур пытался пронзить мое сердце, да только стрелы погнул

С этой историей у меня связаны самые горькие воспоминания, наибольший мой позор. Много времени минуло с той поры, казалось, пора бы и забыть, но, как только вспомню тот урок, от стыда сгораю.