Сны о России - [11]

В ту ночь Кодаю больше не спал. Был июль — самое жаркое время в Исэ и Эдо. Почему же здесь царит такой холод, думал он. Он слышал, что на Эдзо[8] бывают холода и в середине лета, но вряд ли они находились на Эдзо: как бы этот остров ни был отдален от Эдо, до него не требовалось плыть восемь месяцев по морскому течению. Ну а что же было дальше, за Эдзо, какая страна, какие острова? Кодаю об этом ничего не знал и представить себе не мог. Безусловно, Кодаю хотелось бы выяснить, как далеко и в каком направлении он сейчас находится от Исэ, от Эдо, но он пока еще не знал, каким образом ему удастся это выяснить. Он не знал даже, большой ли это остров или маленький, что за люди его населяют и сколько их. Ему трудно было судить о том, как отнесутся к ним, японцам, островитяне и иноземцы, с которыми они сегодня повстречались. На первый взгляд ему показалось, что ничего плохого они не замышляют, но успокоиться он почему-то не мог, поскольку ни язык, ни характер их были ему неведомы. Его беспокоило также и то, что Коити и его спутники, ушедшие вместе с островитянами, до сих пор не вернулись. И если дальнейшее пребывание здесь угрожает их жизни, думал он, не лучше ли бежать отсюда и вновь попытать счастья на море?

Начало светать, Кодаю вышел из пещеры. Иноземцы дремали у костра. Судя по тому, что костер не погас, они время от времени просыпались и подбрасывали дров в огонь. Поеживаясь от холода, Кодаю стал спускаться к прибрежным скалам. Море не успокоилось, как это бывает на рассвете, а продолжало обрушивать на скалы свирепые волны. Кодаю поглядел туда, где накануне бросил якорь их корабль, и остолбенел. Разломанный надвое, он лежал на боку среди скал; по-видимому, ночью его выбросило на скалы разбушевавшееся море. Кодаю кинулся туда и бежал до тех пор, пока не приблизился к скалам и воочию не убедился, что это обломки именно их корабля. Потом вернулся в пещеру и бессильно повалился на свою постель, накрывшись с головой одеялом.

Что бы ни случилось, нам теперь отсюда не выбраться, горестно думал он, и, если островитяне пойдут против нас, здесь мы встретим свой последний час. Другого пути нет. Мы лишились возможности собственными силами вернуться на родину.

До вчерашнего дня Кодаю не покидала мысль, что они еще доберутся до какого-нибудь острова, приведут в порядок корабль и вернутся на родину. Теперь эта надежда рухнула. На корабле находились одежда и достаточный запас риса, но теперь не стало и этого. Ни разу за все восемь месяцев блужданий по морю Кодаю не испытал столь безнадежного отчаяния, как в это утро.

Когда совсем рассвело и японцы увидели, во что превратился корабль, начался страшный переполох. Даже Сангоро, который последние дни не поднимался, выполз из пещеры. Матросы звали Кодаю наружу, но он продолжал лежать ничком.

— Не могу глядеть на эти обломки, сердце кровью обливается, — твердил он.

До вечера Кодаю не покидал пещеру, прислушиваясь к крикам островитян, доносившимся время от времени со стороны скал, на которые выбросило корабль. Коити все еще не возвращался, и это еще больше огорчало Кодаю.

Вечером близ пещеры послышался шум, который заставил Кодаю выйти наружу. Оказалось, что добрый десяток иноземцев во главе с Невидимовым пили сакэ[9] из бочки, которую они прикатили с потерпевшего крушение судна. Поодаль, сгрудившись, стояли Кюэмон, Кантаро, Тосукэ и другие. Японцы отрешенно наблюдали столь необычную попойку.

Кодаю присоединился к ним. Захмелевшие иноземцы пели и плясали. На фоне потемневшего неба и холодного моря веселье их выглядело разнузданным, и вместе с тем в нем ощущалась тоска. Островитяне издали наблюдали за происходящим. Кто-то подкатил к пещере еще бочку, и островитяне стали маленькими чарками черпать ее содержимое, но, попробовав, тут же недовольно отходили в сторону. Дело в том, что бочка, которую они подкатили, хотя и была из-под сакэ, но использовалась матросами во время плавания для малой нужды.

Наблюдая за пьяным разгулом на берегу, Кодаю внезапно ощутил, что надежда выжить, которую вчера он совсем было потерял, стала возрождаться в нем. Воля к жизни возвращалась, как возвращается вода в пересохшее русло реки. И Кодаю обратился к сгрудившимся, дрожавшим от холода японцам:

— С сегодняшнего дня мы должны стать другими людьми. Не знаю, что это за земля, но нам следует вести себя так, будто здесь мы родились и выросли. Сумеем сделать это — выживем, не сумеем — нам конец. А будем жить — будет и нам веселье, питье и песни. Что до возвращения на родину, то положимся на волю провидения — оно не покинет нас. Положение этих пьющих и пляшущих иноземцев, по-видимому, мало чем отличается от нашего. Иначе к чему бы им заливать вином тоску и пускаться в такой безудержный разгул?

На следующее утро японцы обнаружили, что волнами разбило о скалы плот, на котором они переправились на берег. Кодаю отнесся к этому новому несчастью с удивительным хладнокровием. Незадолго до полудня пришел Невидимое. С ним — несколько иноземцев и островитян. Островитяне подняли на плечи Сангоро и Дзиробэя и понесли. Остальным Невидимое подал знак следовать за ними. Кодаю решил не противиться. Японцы поделили между собой поклажу и последовали за иноземцами. Кодаю прицепил к поясу меч и взвалил на плечи походный мешок. Некоторое время они шли вдоль прибрежных скал, затем стали подниматься вверх по крутому склону, пока не углубились в горы, поросшие мелким кустарником.