Сны о республике - [6]

— И ещё Ирис с Эрдени, — добавил я и для хозяев пояснил: — Это мама и младшая сестра Осоки.

— Эрдени-то хоть на Бреге училась, у них язык похож. А Рийо и Ирис вообще с нуля.

— Знакомое имя, Рийо, — задумчиво произнесла Сола. — Не могу вспомнить, где слышала. По-моему, от тебя, Падме.

— Так и есть. Рийо Чучи, она была сенатором от Панторы, — подтвердила голограмма.

— Да-да, точно!

— Тоже очень милая девочка, — сказала мама. — В деревне, как раз перед отлётом, был забавный случай. Рано утром приходит во двор Надькин Серёжка, ты, может быть, помнишь, ну, Надя, через дом от нас жила?

— Ещё бы не помнить, мы дружили, — кивнула Джобель.

— Вот её сынок. Совсем алкашом стал, сторожем на пасеке работает, там же и живёт. Что ни день, то в дрибадан. Проходил по тропинке, свет в окнах увидал, и решил зайти, авось, нальют. Стучит. А ему открывает этакое чудо с синей кожей и розовыми волосами. Смотрит жёлтыми глазищами и спрашивает, что характерно, без малейшего акцента: "Тебе чего, пугало огородное?"

— Ах-ха-ха, именно "пугало"? — умилилась Джобель.

— Ну, так с кем поведёшься… — мама покосилась на меня.

— И что парень?

— Парень схватился за голову и на весь двор дурным голосом: "Допился! Всё, брошу нафиг проклятую, на боржом перейду!"

— Хорошо, что не Осока открыла, — заметил я. — Её с похмелюги мог и за чёрта принять. В медотсек пришлось бы нести, откачивать.

— Выражайся культурно, — прошептала мама, толкнув меня локтем. — Пожалей Падме, как бедная девочка переведёт на базик твоё "с похмелюги"?

— Сама-то… Твой "дрибадан" перевести ещё труднее, потому как это не количество принятого, а состояние организма, — парировал я с усмешкой.

— Таш, а сама Надя что? — поинтересовалась Джобель.

— Умерла три года назад. Сердце. Если б могла доехать скорая, скорее всего, спасли бы, а так… — мама махнула рукой, тяжело вздохнула.

— У вас летающих машин ещё нет? — понимающе спросила Джобель.

— Нет, а дорогу к полумёртвой деревне никто строить не будет.

— Печально всё это. Хотите ещё горячего? Племянник?

— М-м, нет, спасибо, — сказал я.

— Что "спасибо", я же вижу, ты не наелся. И тебе, дорогой, добавки…

— Я принесу! — вскочила Падме.

— Посиди, егоза, сама управлюсь. О. Какие слова выскакивают, — Джобель улыбнулась.

— Кажется, начинаю понимать, отчего сенатор Чучи выучила этот язык, — сказал нам Руви Наберри. — У меня появилось такое же желание.

— Господи, это, наверное, заразно, — в притворном ужасе всплеснула руками мама. — Обязательно покажитесь врачу. Я недавно наблюдала, как две тогруты, мать и дочь, обсуждая между собой одежду, делали это по-русски.

— Мам, ну что ты хочешь от Осоки… — начал я.

— Не Осока. Эрдени.

— Ого. Да, тогда это эпидемия. И карантинная служба не поможет, они сами заражены. Дэя давно понимает, Алема и Тиана тоже.

— Уже и твилеки? Боже ты мой, — мама покачала головой.

— Они больше на словиоски говорят, — успокоила с улыбкой Падме. — Ты же знаешь, сколько на Главной базе бреганцев, вот и научили.

После обеда всей большой компанией поехали на тиидский космодром, смотреть корабль. Новое пристанище духа Падме понравилось всем её родным. И внешне, и внутри. Руви в большей степени интересовался характеристиками, устройством рубки, системами обзора, Джобель и Сола восхищались другими отсеками. Со знанием дела – видно было, что на кораблях всем им приходится проводить немало времени. Падме похвасталась своим вооружением, и Сола, наклонившись к моему уху, тут же доверительно сообщила, что в политике её сестра всегда была большим миротворцем, но, когда дело доходило до личной жизни, без колебаний хваталась за бластер и лезла то в воровскую малину, то к графу Дуку в пасть. Я усмехнулся и тихо, чтобы не услышали родители, пересказал Соле наш вынужденный полёт на планету Денон, и чем это закончилось для местных военных.

— Сестричка в своём репертуаре, — прыснула та. — Ты её придерживай, придерживай.

— Стараюсь. Но упрямица же. Как в тот раз: я на ручку давлю, а она сопротивляется. Только уговорами и удаётся, а на это порой нужно больше времени, чем есть в наличии.

— Неправда! — возразила Падме, подходя. — Я спорю только в качестве самой себя, а как корабль я послушна абсолютно.

— Ага. Ансион, — напомнил я.

— Тогда ты был сам виноват… Что? — обернулась она на хохочущую Солу. Та замахала руками:

— Нет-нет, я очень рада, что ты – по-прежнему ты и находишься в бодром состоянии духа.

Над Тиидом пылал оранжевый закат. В этой части планеты тоже, оказывается, начиналась осень, и день становился коротким, как и на Земле. С обрыва над космодромом открывалась потрясающая картина: гигантские лучи посадочных полос, расходящихся от портовых сооружений, серебряная лента реки, причудливо вьющаяся среди перелесков, несколько ближних посёлков, похожие отсюда на дворцы вельмож из "Тысячи и одной ночи". Подёрнутый лёгкой дымкой шар светила, уже не жаркий и почти не слепящий, величаво опускался за горизонт. Родственники предложили нам немного прогуляться по городу, и мы с мамой, переглянувшись, согласились. Из спидера мы мало что разглядели, а хотелось увидеть побольше. К тому же, одновременно с угасанием зари на улицах начинало зажигаться необыкновенно красивое серебряное освещение. Сначала невидимые лампы высвечивали лишь самые тёмные уголки, затем равномерно озарились улицы, засияли снизу кроны растущих возле домов деревьев. Джобель и мама шли впереди, я, Руви и Сола – чуть поотстав. Падме присоединиться к нам не смогла: в сумерках становилось заметно слабое голографическое свечение её фигуры, да и лицо покойной королевы слишком хорошо знали на планете. В пещерном зале космопорта я видел её очень похожее изображение – барельеф, вырезанный прямо в стеновом монолите. Я предлагал Падме изменить внешность, но делать это при родителях она не захотела.