Сны и камни - [11]

Все происходившее на чертежных столах сложным образом сопрягалось с переменами в городе из кирпичей, где тем временем появлялись очередные мосты, очередные памятники, очередные часы с курантами. Но из-за множества взаимопроникающих пространств и нагромождения вариантов ни одно из этих творений уже не достигало размаха прежних предприятий эпохи молодости мира. Интерьеры сделались тесноваты, на граните и песчанике экономили, фасады не украшали более барельефами, которые незаметно вышли из моды. Следует также отметить, что новые куранты чуть фальшивили, а голос их с трудом пробивался через уличный шум.

Все отчетливее проступали дополнительные, незапланированные города, которые возникли неведомо когда и неведомо как и которые потаенным своим существованием разрушали целое. Постовой обитает в городе, возведенном из табличек с автомобильными номерами, к которым прилагаются кузова, шасси, моторы, поворотники. Для телефонистки опутанная кабелями метрополия телефонных аппаратов вырастает — точно из скрытого корневища — из центрального городского узла. Город пьяницы пуст и сплошь состоит из колышущихся полос света и острых углов, свободно парящих в пространстве. Иначе выглядит город покойника, не отапливаемый, сырой и темный, где не допросишься даже чашки горячего чая и где жить попросту невозможно, особенно в пять утра, самую зябкую пору.

Эти сообщающиеся пространства делают город все более разнородным, хаотичным, сумбурным. Ему приходится быть одновременно темным и светлым, многолюдным и пустынным, шумным и безмолвным. А также, пора наконец в этом признаться, — многозначным и ничего не значащим. Его именем, в зависимости от ситуации, могут быть автомобильные номера, телефонные аппараты, колышущиеся полосы света или что-нибудь еще, образующее в глазах узор под названием «город» и заслоняющее стены, подобно тому как простершиеся между глазом и источником света дивные, феерические витражи калейдоскопа подменяют небо и землю.

Вот таким образом город затуманился, утратил четкие контуры и сделался отчасти незрим. Но даже не видя города, жители достаточно отчетливо ощущали его присутствие. Шероховатость его фасадов, глубину его подъездов, выкрашенных масляной краской грязноватых оттенков, нерешительность его лифтов, похожих на шкафы, подвешенные на стальных тросах в безднах шахт, исцарапанные стены, заплеванные полы и битые бутылки по углам. Уж лучше было не глядеть на никогда не мывшиеся окна фабричных цехов и станки, несовершенство которых бросалось в глаза, даже когда те бездействовали. Их обшивка, покрытая облупившейся краской, грубая и тяжелая, носила печать примитивных литейных форм, эти станки породивших. Несмотря на нехитрый принцип литейного производства, каждая вторая отливка оказывалась бракованной. Угля не жалели: жгли сколько нужно, чтобы вновь превратить чугунные черепки в раскаленное докрасна сырье. Никто не рассчитывал получить литье более изящное. Каждая деталь выдавала явное родство с молотом и французским гаечным ключом, трещины свидетельствовали о дефиците точности, тяготевшем над этими инструментами, слепая сила которых была способна сломить сопротивление винтов толщиной в палец, ржавых и приварившихся к гайкам.

В открытую щекотливого вопроса, связанного с техникой, жители города предпочитали не касаться. Им было известно, что создавалась она в преклонении перед совершенством и тоске по нему, в надежде поразить человечество, и что материя, служившая сырьем, всякий раз оказывалась тяжелее и непослушнее той, из которой рождаются мысли. Дошлые и наглые операторы машин распознавали отнюдь не новые технические решения и сравнивали качество с мифическим первоисточником. В этом городе копиям никогда не удавалось сравняться с прототипами, марки которых назывались возбужденным шепотом, как решающий аргумент в споре. Чем красивее звучало имя, тем больше презрения вызывало реальное оборудование местного производства, единственное, которое удавалось подключить и запустить. Пока оборудование было новым — ждали, чтобы детали притерлись. Они и притерлись — по ходу дела, в процессе бесконечных аварий. Заедало передачи, ломались винты, гайки застревали в шестеренках. Механизм этого города работал вяло, сопровождаемый стуком, свидетельствующим об износе деталей, громыханием, скрежетом. Каждая вещь здесь обладала своими недостатками, составлявшими часть ее природы, быть может, важнейшую, которой лишь требовалось время, чтобы проявиться. Поэтому трубы забивались, резервуары протекали. Чем более тонкой была конструкция, тем скорее она начинала заедать, рассыпаться и ржаветь.

На каком-то этапе множество темных звезд появилось на небе звезд неизменных, подвешенном выше неба туч, но ниже неба солнц и лун. Якобы это были самые обычные звезды, отличавшиеся от прочих только тем, что по какой-то причине погасли. А перестав светить, сделались невидимы. Их разбивали рейсовые вертолеты, плутавшие под небесным сводом без топлива, которым не могли заправиться, поскольку негде было приземлиться: вертодромы на крышах так и не сделали, и теперь там разрастались густые джунгли антенн.