Снова три мушкетера - [152]

— Не надо уверток, сударь. Ваше сердце — в Туре. Что же — это так понятно в ваши годы.

В глазах Арамиса мелькнуло недоверие, не покидавшее его, впрочем, на всем протяжении этого необычного для него разговора.

— Этот соблазн, сеньор, я уже вырвал из своего сердца.

— Вы хотите сказать, что не оставили в нем места ни для кого, кроме Господа?

— Да, сеньор, — твердо произнес Арамис.

Магистр в задумчивости побарабанил сухими пальцами по столу.

— Errare humanum est.[54] Вы еще очень молоды.

— И тем не менее это так.

— Жаль.

— Вы что-то сказали, сеньор?

— Я сказал — жаль.

— Право же, вы говорите загадками, сеньор.

— Вам непонятно?

— Видимо, мой разум слаб, сеньор.

— Не наговаривайте на себя, господин д'Эрбле. Вы догадываетесь, о чем идет речь. Вы из тех людей, которым слова зачастую лишь помогают скрывать свои мысли! Поездка в Тур, захоти вы сделаться немного догадливее, могла бы стать для вас тем же, чем сотню лет назад для дона Иньиго стало паломничество в Иерусалим.

Захоти вы сделаться чуть догадливее, я мог бы стать вашим кардиналом Контарини и ходатайствовал бы о вас перед тем, во власти кого снова произнести: «Digitus dei est hic!»[55] Я не требую от вас немедленного ответа. Поразмыслите на досуге. Но помните: Periculum in mora.[56] Возможно, я не захочу больше повторить того, что сказал вам сегодня.

Вернувшись в свою келью после разговора с магистром, Арамис долго лежал на топчане в полном молчании, не зажигая свечи. Затем он сел к столу и написал несколько строк своим мелким бисерным почерком.

Наутро, направляясь в коллегию, Арамис передал Базену аккуратно сложенную записку. Базен поклонился и исчез. Записку, написанную господином, слуга зашил в подкладку куртки, тщательно подобрав нитки соответствующего цвета, чтобы новые стежки были неотличимы от старых.

Вечером того же дня Базен выехал в Тур.

Глава шестьдесят шестая Прощание с Атосом

Возвратившись в Париж, д'Артаньян в самом деле не помнил почти ничего из того, что ему сообщила ясновидящая Анна Перье. Но он смутно догадывался о том, что Камилла де Бриссар не умерла, хотя иногда ему казалось, что все бывшее с ним в харчевне «Герб Оверии» не больше, чем цветной сон, который сменился неприглядной, серой явью.

Молодой человек испытывал потребность поделиться своим горем с кем-либо близким. Но рядом не было никого из друзей. Он собрался отправиться на улицу Феру и навести справки об Атосе, но что-то остановило его.

«Не торопись, д'Артаньян, — сказал ему внутренний голос. — Тебе ведь известно, что скажет Атос по этому поводу. Конечно, он посочувствует тебе и судьбе несчастной Камиллы, но тут же утешит тебя в присущей ему манере. „Вам повезло, милый друг, — скажет он. — Нет в мире ловушки страшнее, чем ловушка, называемая любовью. Проигрывайте в этой игре всегда, сказал я вам однажды, а теперь повторю еще раз“. Именно таковы будут слова Атоса, а следовательно, мне просто не с кем говорить о бедной девушке. Значит, мне следует молчать».

Придя к такому выводу, гасконец отправился во дворец г-на де Тревиля, двор которого скорее напоминал мушкетерские казармы и где д'Артаньяну сказали, что капитан мушкетеров сопровождает его величество, который изволит охотиться на лис в Фонтенбло.

Вернувшись домой, наш герой обнаружил дожидавшегося его Атоса.

— Как я рад вам, дорогой Атос! — вскричал д'Артаньян. — Извините меня за то, что я невольно заставил вас ждать себя. Мне хотелось поставить в известность начальство о своем возвращении в Париж. Конечно же, мне следовало сперва пойти к вам.

— Вам не за что извиняться, любезный друг, — сказал Атос. — Я ведь и сам по приезде успел побывать у господина де Тревиля, прежде чем повидать вас. Я пришел предложить вам прогуляться, если вы не заняты.

— Атос, дел у меня не больше, чем у бронзовой статуи доброго короля Генриха на Новом мосту. Вероятно, мы с ним два самых больших бездельника во всем Париже.

— В таком случае — идемте.

— Отлично! Я только возьму новую шляпу.

Атос с печальной улыбкой наблюдал, как гасконец надевает шляпу набекрень, придавая ей залихватский вид.

— Куда мы с вами отправимся? — спросил д'Артаньян, когда они вышли на улицу.

— Пойдемте в «Сосновую шишку».

— С удовольствием, но, вернувшись в Париж, я произвел ревизию своих финансов и набрал не больше двух экю…

— Э-э, дорогой друг, я приглашаю вас, так не о чем и говорить.

Они отправились в «Сосновую шишку», где Атосом был заказан прекрасный обед, которому друзья не замедлили воздать должное.

— Здесь всегда прекрасная дичь на вертеле, — заметил Атос, расплатившись.

— Просто превосходная! — отвечал д'Артаньян, настроение которого заметно улучшилось.

— А помните, д'Артаньян, — обратился к нему Атос, когда они вышли на улицу, — помните ли, что первый хороший обед в «Сосновой шишке» мы заказали в тот день, когда король пожаловал нам, вернее — вам, сорок пистолей за славную победу у монастыря Дешо?

— В самом деле, — сказал д'Артаньян, настроение которого от этих воспоминаний ничуть не испортилось.

— Пойдемте туда. Если наше с вами знакомство, любезный друг, началось на ступеньках дворца господина де Тревиля, то наша дружба, несомненно, берет начало у монастыря Дешо.