Сними панцирь! - [5]

И сделала.

— Где накрывать? — говорит Марина Ивановна. — На улице?

У нас стол перед домом стоит. У него ножки прямо в песок врыты, крепко стоит. И скамейки тоже врыты, очень удобно. Мы за этим столом все вместе обедаем. Он большой. Марина Ивановна его с мылом моет, и стол блестит. Потом она его скребёт ножом. И стол совсем уж блестит. Мы за него все сразу садимся. Арина, мой папа, дядя Володя, толстый Витя, тётя Наташа, дядя Мурад, Вета с метеостанции, шофёр Боря и я. Если кто-нибудь к нам приехал, он тоже садится. У нас ещё табуретки есть, места хватит.

В комнате мы редко обедаем. Если только дождь. Или, например, песчаная буря. Песчаные бури, конечно, у нас часто. Но ведь не каждый день. А за этим столом мы сидим каждый день.

— Где накрывать? — опять спрашивает Марина Ивановна.

— А вот мы сейчас метеостанцию спросим, где накрывать, — говорит папа. — Вета, как там насчёт дождя?

Вета покраснела и говорит:

— Нимбостратусов нет, Алексей Никитич…

Вета всегда краснеет, когда с ней разговаривают. Она самая молодая, вот почему она краснеет. Она ещё стесняется. Вета в прошлом году только школу окончила и приехала к нам на метеостанцию. Если я с Ветой разговариваю, она не краснеет. Чего ей краснеть, я ещё моложе. А вот когда с ней разговаривает мой папа, Вета краснеет. Потому что папу она уважает. Больше всех уважает.

Ещё бы! Он Вету нашёл! Если бы не папа, её бы в живых давно не было, Вета сама говорит. Она столько раз это говорила, что я уж наизусть выучил.

Папа вот как её нашёл. Вета на градиентные наблюдения пошла, а тут поднялся ветер. У нас ветер так — вдруг поднимется! Сразу. Как налетит. Ничего не видно. Вета термометр потеряла. Не знает, куда идти. Где дом, тоже не знает. Следы замело, песок крутит. Песок на зубах у Веты скрипит. В нос лезет. В уши. Ветер уже сбил Вету с ног. А язык у неё вдруг стал, как щётка. Колючий такой! И не помещается во рту. А воды у Веты нет. Ей Марина Ивановна сколько раз говорила: «Хоть в магазин идёшь, а фляжку держи при себе». Но Вета смеялась. Она думала, зачем ей эта фляжка, когда дом рядом. За домом врыт бак с водой. В кухне чайник стоит. И ещё умывальник висит на столбе, чуть тронешь — сразу брызги летят. Умывальник у нас ужасно брызгучий.

Теперь Вета поняла, что Марина Ивановна была права. Но что толку? Она это поздно поняла. Когда заблудилась в пустыне, тогда поняла. У неё всё равно сил больше нет. Вета села и плачет. И песок ей в рот сразу набился, она уже задыхается.

И тут Вету мой папа нашёл.

— Чего это ты сидишь-посиживаешь? — кричит. — А ну вставай!

Вета не встаёт, плачет. Тогда папа её на себе домой притащил.

На метеостанции сразу хватились, что Веты нет. Все бросились искать. Кричали, стреляли. Никто Вету не смог найти, а вот папа нашёл. Он её без всяких ориентиров нашёл, просто чутьём. Папа пятнадцатый год в пустыне — у него чутьё.

— А какие же стратусы есть? — смеётся папа.

Папа любит у Веты спрашивать про погоду. Ему названия особенно нравятся. Облаков и всего остального. Вета вверх посмотрела и говорит:

— Есть остатки циррусов, Алексей Никитич…

Мне тоже названия нравятся. Циррусы-то я знаю. Я тоже вверх посмотрел. А никаких циррусов нет. Небо высоко над нами стоит. Совсем чистое. Только с краю как будто белые пёрышки. Одно. Два. Разве это циррусы? Просто пёрышки. Дождя уж, во всяком случае, быть не может. У нас дождь редко бывает. Я говорю:

— Не будет дождя.

— А как насчёт снега? — говорит папа.

Снег у нас и зимой редко идёт. И на лету тает. Мы с Ариной прямо языком его ловим. А то и забудешь — какой снег.

— Значит, будем на улице ужинать, — говорит папа. — Все крупные специалисты высказались «за».

Вета, конечно, покраснела.

Дядя Володя уже сковороду несёт. Он её еле тащит, такая огромная. Сом на сковородке трещит и маслом брызгает на дядю Володю.

— Крокодилы, за стол, — говорит папа.

— Чур, я рядом с тётей Надей, — говорит Арина. Конечно, это её тётя. Но мне тоже хочется рядом:

— Чур, я рядом с Надеждой Георгиевной!

— Только не подеритесь, — говорит папа.

— Сом стынет, — говорит Марина Ивановна.

Вдруг Арина тарелку от себя отодвинула и говорит своей тёте:

— Почему Лёдик тебя «Надежда Георгиевна» зовёт?

— Как почему? — отвечает папа. — Потому что она — Надежда Георгиевна. Я её тоже так зову. И все так зовут.

— Нет, — говорит Арина. — Она тётя Надя.

— Это она тебе — тётя, — говорит мой папа, — а не Лёдику.

— Нет, и Лёдику, — говорит Арина.

— Конечно, конечно, — говорит Надежда Георгиевна. — И Лёдику тоже. Алексей Никитич, оставьте, мне только приятно.

— Он уже не маленький, — говорит папа. — Может взрослого человека называть по имени-отчеству. Пусть привыкает. А то все кругом дяди-тёти. Сосунок какой!

— Я тогда тоже буду «Надежда Георгиевна» называть, — говорит Арина. — Я тоже не маленькая! Я Лёдика на три дня старше!

— Но она тебе родная тётя, Ариночка, — говорит Марина Ивановна.

— И Лёдику родная, — говорит Арина. — Мне же Лёдик родной!

Вот как Арина им всё объяснила. Она мне родная! Мы в прошлом году ездили в Ашхабад, так все в поезде говорили: «Посмотрите, какие эти братишка с сестрёнкой дружные». Потом один дядя говорит: «Вы, наверное, близнецы?» Арина говорит: «Конечно, мы близнецы. Я только на три дня Лёдика старше». Все в поезде как засмеются!