Снежный пожар - [9]

— Вы из Сторожки? — отрывисто спросил он. Я с усилием выдавила из себя:

— Меня зовут Линда Ирл. Мистер Дэвидсон на этой неделе пробует меня на должность горничной…

Я боялась, что мое имя покажется ему знакомым, но, по-видимому, оно ни о чем ему не говорило. Моя нелюбовь к лыжам и к Джулиану, заставлявшая Стюарта воздерживаться от разговоров о сестре, сослужила мне на этот раз хорошую службу.

— Понимаю. — Его недовольство моим вторжением было очевидным. Я решила, что он прикажет Дэвидсону уволить меня еще до того, как я успею приступить к работе. Но он сдержал свою неприязнь к непрошеному гостю и даже проявил некоторое подобие вежливости. — Я Джулиан Мак-Кейб. Мы увидели ваши следы, идущие к дому, вот я и вышел посмотреть, кто к нам пожаловал.

Рядом со мной он казался очень высоким; настроен он был крайне недружелюбно.

— Надеюсь, вы не возражаете, — проговорила я, разыгрывая святую невинность. — Я слышу о Грейстоунзе всю свою жизнь. Мне захотелось посмотреть, как он выглядит.

— Ну и как он выглядит? — Вопрос прозвучал довольно издевательски.

Я отказалась от роли простушки — она мне не шла.

— Он выглядит так, словно населен призраками. Ваш дом меня пугает.

Меня напугали собственные слова. Это было худшее из всего, что я могла сказать.

— Тогда не лучше ли вам вернуться в Сторожку, где вы будете чувствовать себя в безопасности? Я покажу вам короткий путь. Клей должен был предупредить вас, что дом находится вне пределов Сторожки. Мы сочли необходимым… отказаться от излишнего гостеприимства.

Я не должна была подводить Дэвидсона.

— Он предупреждал меня, но я…

— Вы, разумеется, проявили любопытство. Итак, я покажу вам дорогу.

Он повел меня к тому роковому углу, где кресло на колесах съехало по скату. Я видела окна комнаты Марго, дверь, ведущую на маленький балкон, и сам скат, покрытый снегом и довольно крутой. Я дышала с трудом и ни к чему особенно не присматривалась. Результат моей экскурсии оказался плачевным: меня просто выгоняют и уж конечно больше никогда сюда не пригласят. И я ничего не могла придумать, чтобы изменить ситуацию.

Вдруг мужчина, шедший рядом со мной, издал восклицание, глядя на балкон, находившийся сейчас прямо над нами. Я увидела, что дверь в комнату Марго открыта и что маленькая девочка с распущенными длинными и такими же черными, как у отца, волосами, выходит на балкон. На ней все еще было красное пальто и лыжные штаны; перед собой она толкала кресло на колесах. У меня перехватило дыхание.

Казалось, ее отец окаменел от шока, а девочка тем временем подкатывала легкое металлическое кресло к краю спуска. Затем обошла его и осторожно села на зеленую подушку. Она была настолько поглощена своим занятием, что не замечала нас, стоявших у нижнего края спуска. Ее тонкие руки потянулись к колесам кресла, и она начала медленно подъезжать к самой кромке наклонной плоскости.

Джулиан вернулся к жизни и крикнул:

— Адрия, остановись! Оставайся на месте! Не двигайся!

Руки девочки застыли на колесах, ее голубые — такие же, как у отца, — глаза смотрели на нас, но казались невидящими. Она была охвачена страхом, ее лицо походило на маску, Адрия словно оледенела. Мне припомнилось подобное выражение на лице маленького мальчика; это было в прошлом году, когда я добровольно работала санитаркой в больнице для детей с расстроенной психикой.

Я увидела, что Джулиан собирается подниматься по скату, и поняла, что он напугает ее еще сильнее. Без колебания я накрыла его руку ладонью.

— Пожалуйста, — попросила я. — Позвольте мне.

Прежде чем он успел возразить, я прошла мимо него и поднялась по скату. Девочка была погружена в свои внутренние переживания и не замечала меня. Собственный страх был для нее большей реальностью, чем то, что ее окружало. Я опустилась на колени прямо на снег и наклонилась, чтобы мое лицо оказалось на линии ее невидящего взгляда. Я мягко начала говорить. Джулиан стоял внизу и не двигался.

— Адрия, послушай меня. Хочу тебе кое-что сказать. Мне было четырнадцать лет, когда умерла моя мать, Адрия. Я это очень хорошо помню. Помню, как мне было больно и одиноко. Я ужасно по ней скучала и много плакала. Ты теперь переживаешь то же самое. Это потому, что ты вернулась в дом, где все произошло. Знаешь ли, другие люди тоже испытывают подобные чувства. Плачь, если тебе хочется. Моя мама умерла, когда я была на несколько лет старше, чем ты теперь. Ты не поверишь, но со временем все проходит. Это действительно так. Тебе сейчас очень больно, но я помню, что чувствовала тогда.

Наверное, моя речь была похожа на мурлыканье. Слова не имели особого значения, важно было, чтобы они варьировали и доносили до ее сознания одну и ту же мысль, повторяя ее снова и снова. Удастся ли понять или нет, но я должна была попробовать.

Мне следовало вести себя осторожно, чтобы не напугать ее прикосновением, но прикоснуться было необходимо, и теперь мои пальцы легко лежали на тыльной стороне ее ладони. Когда я почувствовала, что она не собирается отнять руку, я переплела ее пальцы со своими. Я продолжала монотонно говорить, все время возвращая ее к ужасной реальности, с которой она рано или поздно должна была смириться, — не укрываясь от нее, не делая вид, что печалиться не о чем, не загоняя боль внутрь.