Снежный пожар - [8]

До своего увлечения лыжным спортом Стюарт принадлежал только мне. Он слушался меня, зависел от меня и даже искал у меня защиты. Джулиан все это разрушил. А теперь он мог разрушить судьбу Стюарта. Нет ничего удивительного в том, что мое отношение к этому человеку превратилось в нечто большее, чем простая неприязнь.

Я начала медленно обходить дом, рассматривая лепнину, украшавшую его окна и дверь, закидывая голову, чтобы увидеть остроконечную башню с ее закругленными окнами и гору, возвышавшуюся за ней. Вдруг я осознала, что из одной трубы поднимается дым. Кто-то топил печь или, возможно, камин, готовясь к возвращению Мак-Кейбов. Это меня не остановило, и я пошла дальше, на каждом шагу проваливаясь сквозь тонкий наст. И тут я увидела следы, оставленные на снегу большими башмаками с широкими каблуками и квадратными подошвами.

Задняя дверь дома была довольно большой и тоже арочной, с тяжелыми железными петлями. Следы указывали, что кто-то входил в дом и выходил из него, площадка возле двери была притоптана. Следы принадлежали мужчине — несомненно, Эмори Ольту. Сейчас этот угрюмый сторож увидит меня из окна и прогонит.

Но из-за дальнего угла дома показался только большой рыжий кот; он остановился и высокомерно посмотрел на меня, давая понять, что я вторглась в его владения. Я всегда любила котов и решила заручиться доверием своего нового знакомого. Я не стала оскорблять его словом «киска», а назвала «котом», посчитав, что такое обращение сойдет для начала, пока не узнаю его лучше.

Он не двинулся с места, глядя на меня золотистыми, подернутыми янтарем глазами, но едва я сделала шаг по направлению к нему, кот презрительно зашипел и сиганул в кусты.

Теперь я пошла еще медленнее, чувствуя, что провоцирую какую-то неприятность, но дальше снег лежал нетронутым. Я знала, что приближаюсь к углу, где ранее на первом этаже располагалась веранда, впоследствии, после автомобильной катастрофы, переоборудованная в спальню Марго. Я чувствовала, как от возрастающего беспокойства напрягаются мои мышцы. Я боялась этого места — места, где она умерла, — и не хотела его видеть, но знала, что должна. Только осмотрев его, я могла лучше понять, что тогда произошло, ведь я пришла сюда именно за этим — за полным знанием, за правдой.

Справа от меня, в глубокой извилистой лощине, протекала маленькая речка, еще не замерзшая посередине: на высоком противоположном берегу стояла дюжина деревьев, пораженных какой-то болезнью. Все они были мертвы, их голые, искривленные ветви угрюмо тянулись к небу. Река бежала между высоких заснеженных берегов и, миновав деревья, устремлялась под грубо сколоченный мост. За мостом, недалеко от подножия ската, которым была оборудована комната Марго, двор сужался и там была установлена ограда. Она предназначалась для предотвращения именно такого несчастного случая, какой здесь произошел.

Я подошла к решетчатой ограде, чтобы как следует ее рассмотреть. Она была сделана из оструганных брусьев, и в ней выделялась более светлая секция, где древесина еще не обветрилась; очевидно, кресло Марго пробило ее именно в этом месте. Я стояла там, не в силах унять дрожь, и представляла себе тот день: видела кресло на колесах, несущееся по скату, врезающееся в ограду — и Марго, выброшенную из него прямо на торчащие из воды камни. Вокруг все было тихо, но ко мне вплотную подступал страх. Я ощущала себя участницей этой трагедии, потому что в нее был вовлечен мой брат, и переживала так, словно несчастье происходило со мной.

Но мой мозг не переставал работать. Я потрогала рукой ограду, попыталась ее раскачать, испытывая на прочность. Она оказалась крепкой и устойчивой. Чтобы ее проломить, потребовался бы удар страшной силы; как могло нанести такой удар кресло на колесах? Нет, что-то тут не так.

Некоторое время я простояла в полной тишине, пытаясь разгадать тревожившую меня загадку, но внезапно тишина была нарушена.

К дальней стороне дома подъехала и просигналила машина. Я испуганно слушала, как хлопают дверцы машины, кого-то приветствует детский голосок, что-то произносит более низкий мужской голос. Наверное, сторож отворил дверь, потому что послышались еще более громкие приветствия, эхом отозвавшиеся внутри дома. Снова раздался детский голос; скорее всего, это была Адрия. Затем прозвучал высокий, несколько жутковатый смех, который, несомненно, принадлежал Шен, сестре Джулиана. Со слов Стюарта я знала, что во всем ее облике было нечто, внушавшее опасения.

Мак-Кейбы вернулись домой.

Я попыталась оценить обстановку. Конечно, не хотелось бы, чтобы меня обнаружили. Но ведь к дому ведут мои следы, которых вновь прибывшие не могли не заметить. Они знали, что к дому подошел человек, которому здесь нечего делать. Пока я обдумывала, как бы мне подостойнее удалиться или просто сбежать, задняя дверь дома отворилась и захлопнулась. Кто-то быстро шел по моим следам. Я обернулась и оказалась лицом к лицу с Джулианом Мак-Кейбом.

Стюарт прожужжал мне все уши рассказами о Джулиане, и я его сразу узнала. Он был именно таким, каким и описывал его Стюарт. С изящно вылепленной головой, с густыми черными волосами, преждевременно тронутыми сединой. Он всегда тренировался с непокрытой головой, надевая шапочку только на соревнованиях, как говорил мне Стюарт. Я увидела глубоко посаженные, необыкновенно голубые глаза, окаймленные сетью морщинок, какие бывают у людей, вынужденных щуриться, глядя на снег и солнце. Особый оттенок загара говорил о том, что в Мэне он ходил на лыжах. Его нос был прямым, подбородок несколько выдавался вперед, жесткая линия рта выражала недовольство и не предвещала мне ничего хорошего. Вся неприязнь к Джулиану Мак-Кейбу, едва ли не окончательно загубившего жизнь моему брату, пробудилась во мне с новой силой; комок застрял у меня в горле, я словно окаменела.