Снежная сестрёнка - [13]

— Ладно, — ответила Хедвиг. — Юлиан!

— Что?

— А мы можем завтра заняться тем, что я по-настоящему хорошо умею?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, вместо плавания.

— Хм. Хорошо. А чем?

— Покататься на коньках! — казалось, каждая веснушка Хедвиг сияет в улыбке. — У тебя есть коньки?

— Да, — ответил я. — Но я не очень хорошо катаюсь.

— Тогда это нам подходит как нельзя лучше! Встретимся завтра на катке в парке в три.

Глава 11

Я шёл домой и думал о рождественском настроении. У Хедвиг рождественское настроение создаёт снегопад. А у меня — запах имбирного печенья.

Что же такое, собственно, это рождественское настроение? Так странно, все вроде знают, что это такое, и всё же как трудно описать это чувство! Рождественское настроение — такое мягкое, будто плюш; от него бегут мурашки по телу и сердце бьётся чуть чаще, но не так часто, что становится неприятно. Это такое чувство, от которого хочется широко раскинуть руки и крепко прижать кого-то к груди. Оно заставляет тебя петь, смеяться… И всё это одновременно! Если бы у рождественского настроения был цвет, я думаю, это был бы тёплый жёлтый. Хотя цвет Рождества — красный. Рождественское настроение освещает всё изнутри, точно факел.

И Хедвиг права, снег дарит рождественское настроение. Особенно такой, как сейчас: не слишком сильный, не слишком мокрый, не слишком ледяной и колючий. Лёгкие снежинки ложатся на крыши, деревья и улицы, скрывают всё серое и унылое, приглушают все звуки, укутывая мир в мягкую овчинку. И хотя снег холодный, он словно делает мир теплее и уютнее.

Я шёл не спеша и наслаждался покоем. Торопиться мне было некуда, меня никто не ждал. А когда тебе хорошо, хочется продлить это время как можно дольше. Я думал обо всех приятных вещах, которыми могу заняться дома. Например, испечь имбирное печенье, или повтыкать палочки гвоздики в апельсины, или завернуть подарки. Их я уже купил. Папе я подарю кофейную кружку, маме — серёжки, а Августе — футбольные гетры, потому что она здорово играет в футбол, в отличие от меня.

Осталось только всё упаковать. А у меня с этим не очень. Углы никогда не получаются прямыми, и приходится лепить на них слишком много скотча. Да и ленточкой никогда не удаётся плотно обвязать. Но завитки на концах выходят отлично. Чем длиннее оставить конец, тем лучше. Этому меня научила Юни. Когда она заворачивала подарки, она всегда оставляла мне кусок ленточки. Она знала, что я обожаю делать завитки-спиральки. Такой уж была Юни, доброй и замечательной. И сейчас думать об этом оказалось совсем не больно, даже наоборот. Как будто она снова была со мной, хоть она и умерла.

Все магазины в это воскресенье работали, ведь скоро Рождество, и люди вокруг сновали туда-сюда с пакетами и свёртками. Выглядели они озабоченными, но совсем не хмурыми. Должно быть, их, как и меня, радовал тихо падающий снег.

Я уже собирался свернуть за угол на свою улицу, когда увидел его выходящим из дверей почты на другой стороне. Всё рождественское настроение мигом испарилось.

Это точно был он — старик из сада Хедвиг. Тот, с ключами. Я остановился, чтобы разглядеть его получше. Те же шарф и шапка, то же поношенное зелёное пальто. Да, точно он. Хотя выражение лица совсем другое. Сейчас он не выглядел ни сердитым, ни грустным, просто озабоченным. Под мышкой он сжимал посылку, которую явно только что забрал на почте.

Собственно, я шёл домой и собирался печь имбирное печенье… Но старик был совсем рядом, и на этот раз мне не хотелось его упустить.

Шёл старик быстро, мне пришлось поторапливаться, чтобы он не скрылся из виду. Я перебежал дорогу и последовал за ним. Я старался держать дистанцию, но и слишком отставать тоже не стоило, а то упущу.

Я боялся, что старик оглянется и обнаружит меня. Но… даже если он меня заметит, это неважно, ведь он никогда меня не видел. Если он оглянется, решил я, просто отвернусь в другую сторону. И стану насвистывать, будто случайный прохожий.

Нет, насвистывать не годится. Это будет выглядеть подозрительно.

Старик, к счастью, не оглядывался. Просто скорым шагом удалялся. Может, он опаздывает? Во всяком случае, он не останавливался в раздумье, как в саду у Хедвиг.

Старик скрылся за углом, и я поспешил следом. Теперь мне пришлось бежать — вдруг он снова исчезнет.

Когда я добежал до угла, я снова увидел его. Он уже успел уйти довольно далеко.

Улочка оказалась тихой, узкой и тёмной. Тут не было рождественской иллюминации, и к тому же один из фонарей вот-вот потухнет — лампочка мигала, издавая зудящий звук. Я бежал мимо витрин маленьких магазинчиков, отбрасывавших свет на узкий тротуар. Чем сильнее я удалялся вглубь улицы, тем тише становилось.

Ни машин, ни людей. Только старик и я. Пока я успевал сделать шаг, он уже делал два. Я бежал, и мне казалось, что мой пуховик оглушительно шуршит.

А если он сейчас оглянется? Раз на улице никого, кроме нас, станет ясно: я его преследую. Ну что ж, придётся рискнуть. Ведь он как-то связан с Хедвиг, а рассказывать она не хочет. Наверняка боится. Вдруг он задумал плохое? И если я не выясню, в чём дело, я не смогу ей помочь.

Старик снова скрылся за поворотом. Я добежал до угла, остановился, запыхавшись, и выглянул. Передо мной был тёмный узкий проулок, я с трудом разглядел, что старик стоит перед какой-то дверью и вытаскивает связку ключей. Ту самую связку ключей! Я слышал их позвякивание.