Снежная роза - [119]

Я слегка ахаю. Мне так тяжело принять правду! Моя маленькая Хедер, мой ангел, моя девочка ушла от меня навсегда. На глаза наворачиваются слезы.

— Извините, — говорю я прерывисто, и слезы градом льются из глаз, заливая лицо, так внезапно и обильно, как будто повернут невидимый кран. — Извините, ради бога.

— Вам это нужно, — мягко говорит Сисси. — Вам нужно поплакать. Вы должны оплакать ее, вы должны печалиться.

Сестры смотрят на меня с жалостью. Тихий сочувственный голос Сисси невыносим для меня.

— Я не могу, — говорю я, рыдая. — Я не могу вынести того, что случилось.

— Естественно. Вы должны печалиться из-за того, что продолжите свое путешествие в этом физическом мире без нее. Однако есть и утешение. Она всегда будет с вами в духовном мире.

— Правда?

Сисси кивает:

— О да. Сейчас я вижу ее. Она с вами. Она любит вас. Она беспокоится о вас.

— Почему же я ее не вижу? — Я плачу, слезы льются рекой. — Я так хочу, чтобы она была здесь! Я не хочу ее в духовном мире, я хочу, чтобы она была здесь и сейчас. Я хочу, чтобы она ходила в школу, и на вечеринки, и играла в парке. Я хочу, чтобы она росла и рассказывала мне о мальчиках, которые ей нравятся, и о модной одежде, которую ей хочется носить, а я буду уговаривать ее не прокалывать уши и пупок и не красить волосы. Я хочу быть на ее свадьбе и держать ее за руку, когда она будет рожать своего первого ребенка. Я хочу всего этого… Я хочу этого, но все это было отнято, и это моя вина, потому что я не смогла ее спасти… Я ее мать, и я не могла быть с ней, когда была ей нужна, не смогла спасти ее…

Я не могу продолжать. Слезы льются слишком сильно, горе слишком безутешно. Я плачу, и плачу, и плачу.

Не знаю, сколько времени проходит, пока эта буря утихает, как в конце концов утихают все бури. Мэтти рядом со мной, ее рука лежит на моей, другая рука обнимает меня за плечи. Она дает мне салфетку, чтобы я могла промокнуть глаза и вытереть нос.

— Вам надо хорошенько высморкаться, — говорит она успокаивающе.

— Да. — Я использую салфетку и шмыгаю носом. Затем слабо улыбаюсь. — Простите меня.

— Не извиняйтесь, — говорит Сисси. Она по-прежнему сидит в кресле-качалке, но вязание отложила в сторону и слепо глядит на меня, слегка раскачиваясь.

— Вы должны выплакаться, почему бы и нет? Ужасно остаться одной в этом мире, верно? Ваша боль очень велика. Она не станет меньше, но переносить ее будет легче, я обещаю. И вы должны поверить, что ее сущность — то, что никогда бы не изменилось с возрастом, — с вами.

— Я не могу вынести боль потери.

— Да. Однако вы должны понимать, что в этой боли вы не одиноки. Очень многие родители потеряли своих детей. Очень многие дети потеряли своих родителей. Все мы, каждый в свое время, теряем близких и горюем по ним. Эти потери — часть нашей жизни, часть нашего путешествия.

Я киваю, признавая истинность сказанного. Как ни странно, это немного помогает. Я думаю о фотографиях и портретах, которыми увешаны стены коттеджа, — все эти люди умерли, ушли. Смерть приходит к каждому. Я не одинока. Все проходит.

— Она все еще здесь? — спрашиваю я. Мои рыдания слегка смягчили жуткую горечь утраты. Я хочу утешиться знанием того, что не напрочь потеряла ее, чего так боялась.

— О да. Она очень о вас беспокоится. Она изо всех сил старается помочь вам, чем может. — Сисси сдвигает брови и, кажется, вслушивается. — Она пытается что-то сказать вам. Это что-то такое, о чем вы забыли.

Я крепче сжимаю салфетку в руке. Где-то в глубине моего существа, в темноте, заперто некое знание. Нечто такое, что я утратила и забыла, нечто очень важное. В голове возникает картина ржавого замка, и в него вставлен ключ, который готов повернуться.

Сисси переводит взгляд на потолок, и я чувствую себя так, будто Хедер парит где-то над ее головой.

— Ага. Она говорит о ком-то, о ком-то очень-очень важном. Что это… Кто это, милая? Это… — Она хмурится. — Это Мадам.

Меня охватывает озноб, когда я слышу это имя.Невидимая подруга. Подруга из старого дома. Та, которая, как я думала, ушла.Мне было жутко это слышать, поскольку это грозило разрушить тот вымышленный мир, который я сотворила с таким трудом. Это могло все превратить в развалины и заставить Хедер исчезнуть. Однако помимо страха теперь есть и кое-что еще: сильное возбуждение и изумление, как будто открывается нечто очень важное. Ключ в замке начинает поворачиваться.

Сисси хмурится и качает головой.

— Но Мадам — не женщина. Нет… нет… Это маленький мальчик. Да, золотце? Ты это хочешь сказать? Да… Да, маленький мальчик. Его зовут…

— Адам, — говорю я. — Она звала его Мадам, когда была совсем маленькой. Адам. Мой Адам. Мадам. — Я ахаю, рука взлетает к груди. — О господи! Ади! — Я вскакиваю на ноги, внезапно у меня кружится голова, я отчаянно хочу действовать, бежать, добраться туда, где я действительно должна находиться, в то место, которое все это время было забыто. — Я должна идти!

— Да, — кивает Сисси. — О, теперь она счастлива! Она донесла до вас свое послание, и теперь вы знаете, что надо делать, не так ли? Хорошая девочка, умничка!

Я озираюсь по сторонам, страстно желая увидеть то, что видит Сисси.