Снежная почта - [4]

А в стороне, укрывшись черной шалью,

Стояла, ослепленная несчастьем,

Вдова тореро. Мальчик видел зуб

Акулы – этот знак удачи,

Который, никому теперь ненужный,

Лежал в пыли у ног ее. Она,

Еще не веря в торжество беды,

Стояла и ждала, когда любимый

Поднимется и встанет во весь рост

На солнечной арене, и победа

Слетит к нему в приветствиях и криках,

И лепестках цветов.

Толпа редела.

Потом с вдовой остался только мальчик.

Он осторожно вышел из рядов,

Ступил на землю, залитую кровью,

И, подобрав с земли обломок шпаги,

Взмахнул перед собой им, поражая

Опасное чудовище. Тогда

Нагнулась женщина и подняла с земли

Нагретый пылью белый зуб акулы.

1966

Исикава Такубоку

Я – Исикава Такубоку.

Лежу под солнцем на боку.

Молясь языческому богу,

Слезы сдержать я не могу.

Среди разбросанного хлама

Лачуг и сосен, недвижим,

Сияет вечный Фудзияма,

И облака стоят над ним.

Мой остров мал, как панцирь краба,

И так же тверд, и так же сух,

Но, словно стяг, пылает храбро

Над ним несокрушимый дух.

И европейские привычки

Его не могут изменить.

Не подобрать к замку отмычки

И нашу волю не сломить.

Я – Исикава Такубоку.

Я вижу птицу и змею.

Своей стране, надежде, Богу

Я никогда не изменю.

И пусть немилостив упрямо

Ко мне годами дом родной,

Я буду горд, как Фудзияма,

Своею древнею страной.

1966

«Еще по мостикам горбатым…»

Анне Ахматовой

Еще по мостикам горбатым

Пролетки черные скользят,

И, снами тяжкими объятый,

В туманах виснет Петроград.

Еще гуляют на Фонтанке,

Но свечи гаснут. Три, одна…

Еще промчится на тачанке,

Как пыль, привычная война.

Еще несчастье не случилось,

И счастье тоже не пришло.

Кровь по ступеням не струилась,

Вино рекою не текло.

Но дни безумные листая

При тусклом свете фонарей,

Спешит Россия белой стаей

К судьбе назначенной своей.

1966

«У Императорского сада…»

У Императорского сада

Стоит чугунная ограда,

А я шагаю вдоль Невы,

Не поднимая головы.

Когда-то в этом полумраке

На бал я поспешал во фраке,

И газовые фонари

Росли из неба до земли.

Когда-то, пьяный от решеток,

Испуганно и отрешенно

Стрелял я в батюшку-царя,

Как позже выяснилось, – зря.

Теперь живу в двадцатом веке,

И только вздрагивают веки,

Когда шагаю вдоль Невы,

Не поднимая головы.

1966

Полутени

Играют полутени

На пепельной стене,

И кажется, что стены

Качаются во сне.

И где-то возникает

Мелодия тайком

И тайно проникает

В мой опустевший дом.

В кривых виолончелях

Танцует снегопад,

И, словно на качелях,

По стенам сны скользят.

В их отблеске, летящем

Из темноты на свет,

Является все чаще

Знакомый силуэт.

Сначала ярче, ярче

Его чеканный вид.

А печь горит все жарче,

И дым в трубе кипит.

Потом огонь темнеет,

Слабеет силуэт,

Он тает, он стареет

И сходит он на нет.

Теряя очертанья

И сходство на лету,

Как древнее преданье,

Сползает в темноту.

И звуки с перепугу,

Признав свою вину,

Покорно друг за другом

Уходят в тишину.

1966

Стихи 67-го года

I

Стансы

По молодости лет не воевал,

Не странствовал, не плакал, не судился.

Свой век по-городскому куковал —

В квартирах пыль на лезвиях зеркал —

Опомнился – в окурок превратился.

Не важно, что мосты разведены,

Чугунные ворота на засове.

Не добежал до крепостной стены —

Мгновения за годы зачтены,

На флаге незаметна капля крови.

Куда вы делись, милые мои?

В Царицыне или под Перекопом?

Я опоздал. Закончились бои.

В живых остались только воробьи,

Вон за окном они дерутся скопом.

Тридцатый год цирюльнику служил,

На хищных птицах окровавив перья.

Тянули страхи из лаптей и жил,

И не было ни опыта, ни сил

Остановить поветрие поверья.

На черных тучах выросли кресты.

Я страх запомнил, не запомнив детства.

С сомнением на чайные мечты

История взирала с высоты

И строила преграды по соседству.

Из магазина запах колбасы.

Семейный быт налаживался прочно,

И Сталин улыбался мне в усы.

Кому же верить? Врут мои часы,—

Двадцатый век закончился досрочно.

Рыдайте! Век отходную поет.

Приобретайте новый холодильник!

Храните, как в сберкассе, старый лед,

А я на три столетия вперед

Перевожу поломанный будильник.

Когда наступит, – что там? новый быт? —

На всей Земле и даже на Аляске,

Мой сломанный будильник зазвонит,

Напомнив, торжествуя и навзрыд,

Все войны, революции и встряски.

Полночь с песенкой

Когда наступает бесшумный парад арлекинов,

Гудят провода, осыпая весенние струны,

На черных дощечках показываются луны,

И гаснут огни, напряженное небо покинув,

Приходит безумие. Острым крылом разрезая

Полночное небо, свернувшееся в клубок,

Оно говорит: да будет твой сон глубок!

Свободу покоя твоей судьбе разрешаю.

А мне припеваючи жить

Давно надоело.

Наряды зевакам шить —

Нехитрое дело.

Не плачу и не смеюсь,

Привык улыбаться.

Удачи одной боюсь —

Счастливым остаться.

Приятные вести приносят печальную радость,

И голуби тусклые на подачках жиреют.

Над городом флаги. Флаги над городом реют.

На голубем – знамя, освещающее дорогу

Бездомному рыцарю, неприкаянному богу,

Безумцу на миг, калифу на час – наградой

За полночь, не знающую преград.

«Это ты, это я, это наша судьба…»

М. Хуциеву

Это ты, это я, это наша судьба.

Так бескровно дрожит в переулке труба!

Так по лицам осенним скользит пешеход,

Забегая глазами немного вперед,

И давно уже согнуты стрелки часов

Завитками кошачьих семейных усов.

Надо ночь – напролет, надо день – наугад.

Соловьи не тревожат уснувших солдат.