Снежинка - [21]

— Он центральный защитник? Мне он сказал, что он центральный защитник.

— Уверена, что он тебе не соврал. Я сто лет не видела ни одного матча по херлингу.

Я читала в местной газете о каждой игре с его участием. В прошлую субботу его счет с позиции крайнего нападающего составил 5:1.

— Кажется, он хорошо играет. Только про херлинг и говорит. Настрой у него серьезный.

— Ага.

— Ты когда-нибудь видела его в игре?

— А то. У нас много хороших игроков. Они всюду клюшки таскают, даже на мессу. Оставляют их возле церкви, когда входят, а после службы забирают.

— О боже, он ходит к мессе? Прелесть какая!

— Ага. Заняться у нас особо нечем, так что это скорее повод пообщаться и поглазеть на соседей.

Ксанта улыбнулась:

— Ты и правда живешь в девятнадцатом веке.

— Иногда.

— Просто чума. Ладно, мне пока все это нравится! Завтра мы идем в кино. Спрошу его, знает ли он тебя.

— О господи, не надо. В смысле, в лицо мы друг друга знаем, но не знакомы.

— Не сомневаюсь, что он от тебя в восторге. Похоже, у вас очаровательная деревушка.

— Спасибо. Я только... — Я показала в сторону ванной. — Я только схожу пописаю.

— Не обязательно мне это сообщать.

— О чем? — не поняла я.

— О том, что ты идешь писать.

— Ой, извини. Это с похмелья, — сказала я, закрываясь в туалете.

В висках стучало. Руки тряслись. Я вовсе не плачу из-за парня, которого почти не знаю, это просто похмелье, убеждала я себя. Другого и быть не может.

Поезд

Я могла поехать домой в любое время, но оказалась на станции в час пик. Вагон был набит битком. Жарило, как в печке. Люди понемногу сдавали личное пространство. Руки тянулись к желтым стойкам и поручням, пальцы, плечи, бедра и сумки прижимались друг к другу. С этими незнакомцами я успела пережить больше физических контактов, чем с собственной родней, а поезд еще даже не покинул станцию Коннолли.

Мельком я заметила, как кто-то забрасывает в вагон сумку со спортивным снаряжением, и у меня зашлось сердце — но это был не он. Я позволила себе пофантазировать о том, что произошло бы, окажись это он. Нам пришлось бы поздороваться. Поболтать о том о сем. А может, наши взгляды встретились бы на одну опасную секунду, а потом мы отвели бы глаза, и мир снова встал бы на место. Мы бы молча стояли бок о бок, и я гадала бы, слышит ли он биение моего сердца, чувствует ли такую же умопомрачительную щекотку в голове.

Хорошо одетая женщина в сапогах до колен влетела в вагон и стала проталкиваться к местам для инвалидов.

— Я беременна, — объявила она.

Не сомневаюсь, что все подумали одно и то же: не так уж она и беременна. В конце концов, она же на каблуках. Скорее всего, пассажиры нашего вагона услышали эту новость раньше, чем большинство ее родни и друзей.

Мне стало жаль трех пенсионеров и мужчину, рядом с которым стояли костыли. Женщина за семьдесят уступила место. Самопровозглашенная беременная уселась, закинула ногу на ногу и достала журнал. Я заметила, что какой-то лысый мужчина неодобрительно цокает и качает головой. Он поймал мой взгляд, и я отвела глаза. Я на горьком опыте научилась не вступать в разговоры с незнакомыми ворчунами.

В результате меня притиснули к красивому мужчине в деловом костюме. Худощавый, но хорошо сложенный, он был бы похож на Экшен-Мена, если бы тот не был родом из Голуэя, а родился и вырос в каком-нибудь из гэлтахтов. Сквозь тесную белую рубашку с готовыми отлететь пуговицами, прилегавшую к телу плотно, будто корсет, виднелись грудные мышцы. Один из немногих пассажиров, которые ничего не слушают в наушниках и не смотрят в телефон, он неотрывно глядел в пол.

Поезд дернулся, замедляясь перед очередной остановкой. Меня швырнуло на мужчину. Я пробормотала извинения, но он меня даже не заметил. Мы по-прежнему соприкасались плечами. Я устала. Прислонив голову к желтой стойке, я стала клевать носом.

* * *

Поезд рывком тронулся, и я проснулась. Моя голова лежала у мужчины на плече.

— Простите, пожалуйста! — Я отскочила в сторону.

— Ничего страшного. — Он, кашлянув, пригладил рубашку. — Я и сам задремал.

Я почувствовала, что краснею. Еще ни разу не взглянув ему в глаза, я ощущала, что мы стали слишком близки. Он направился к выходу из вагона. Мы были в Мейнуте. В вагоне объявили, что это конечная. Мужчина нажал на мигающую зеленую кнопку, чтобы открыть двери.

Теперь я смотрела на него иначе. Постепенно узнавала его, будто актера, играющего новую роль в другом фильме. Он попал в контекст и занял свое место в моей системе координат. Я побывала у него в голове и только что проснулась. И я знала, как он собирается это сделать. Он обдумывал это каждый день в поезде по пути домой с работы. Он планировал лучший способ самоубийства.

Это случится в следующем месяце. Он наплетет что-нибудь своей беременной жене, которая будет смотреть «Игру престолов», лежа на угловом диване вместе с их собакой. Она привыкла, что по вечерам он отправляется покататься на машине в одиночестве. Она это одобряет. По ее мнению, ему полезно выбираться из дома. А то он сам не свой с тех пор, как потянул крестообразную связку и вынужден был отказаться от подготовки к ультрамарафону. Итак, он отправится в одну из своих поездок, выключит радио и примется кричать на самого себя, пока не расплачется, пока не ощутит, что испытает облегчение, только покончив со всем. Он вылетит с дороги, чтобы уж наверняка. Сымитирует аварию, чтобы не причинять родным еще большего горя.