— А-а-а, — поскучнел сосед. — Но хоть попробовал?
— Нельзя. Гарантии можно лишиться.
— Ну и дурак.
Пётр Петрович пожал плечами.
— А я в Интернете ещё лучше нашёл. Японочки. Хочешь посмотреть? — Николай Николаевич включил ноутбук. — Как тебе? — спросил он через пару минут, продемонстрировав на экране новые успехи секс-индустрии.
— Живая всё равно лучше, — вздохнул Петр Петрович.
— По Машке скучаешь? А мне моя карга вот где. — Николай Николаевич полоснул ребром ладони по шее. — Значит, говоришь, по гарантии отправил? — Он шагнул к шкафу и, пристально глядя приятелю в глаза, распахнул дверку.
Пётр Петрович смутился. Кукла была исправна, но очень не хотелось, чтобы в его интимную тайну кто-то совал любопытный нос.
— Ну, не отправил, — сказал он. — Ещё только собираюсь.
— Хорошо. Покажи, что там у неё не гнётся?
— Всё гнётся. Отстань.
— Ничего не отстань. Может, и я себе такую куплю. Разведусь со своей Тонькой и куплю. Но надо убедиться, что оно того стоит. А?
— Не стоит, — сказал Пётр Петрович. — Холодная она, мёртвая.
— Можно феном погреть. Или тепловентилятором.
— Я уже и сам догадался. Но, понимаешь, от живой женщины на каждое прикосновение отдача идёт, а от этой…
— Вот я и хочу удостовериться.
— Нет. Как бы там ни было, мне с этой куклой, может, остаток жизни прожить придётся. Вот ты свою Тоню давно не любишь, а ведь никому не позволишь с ней переспать?
— Сравнил. Да, не люблю, но мне с ней жить.
— А мне с куклой.
— Ладно, хочешь, заплачу?
— Отстань.
— Сто рублей.
— Не смеши.
— Двести.
— Нет.
— Хорошо, пятьсот.
— Я сказал: нет.
— Тысячу!
— Слушай, купи себе и пользуйся, сколько хочешь.
— У меня жена есть.
— Вот к ней и приставай.
— Да надоела. И тело уже не то.
— Тогда купи.
— А где я её хранить буду?
— На даче.
— Да уж, секретное место. Там Тонька её сразу обнаружит.
— Хорошо, купи и храни у меня.
Приятель ушёл, сильно разозлившись и громко хлопнув дверью.
— Некрофил, — швырнул он обидное слово на прощанье.
Через три дня Николай Николаевич явился снова.
— Поссорился я со своей Тонькой, — сказал он.
— Навсегда?
— Если бы. Разве от неё отвяжешься? Это ты у нас везунчик.
— Зато живое общение, — пошутил Пётр Петрович. — Завидую.
— Какое общение! Не даёт, зараза.
— Помирись.
— Легко говорить, когда в шкафу безотказная баба, которая к тому же всё время молчит.
— Что в этом хорошего? Поговорить не с кем.
— Счастливчик. Когда заговорит — взвоешь.
Николай Николаевич прошёл в комнату, плотно уселся на диван и многозначительно посмотрел в сторону шкафа.
— Доставай! — сказал твёрдо. — Или изнасилую.
— Попробуй только. Милицию вызову.
— Вызывай. Завтра весь город обхохочется. Я-то вывернусь, отопрусь, а каково тебе придётся?
— Это шантаж?
— Считай, как хочешь. Только я твёрдо намерен твою куклу трахнуть. Или мы не друзья?
— Боюсь, после этого уже не будем. — Пётр Петрович махнул рукой и направился к двери. — У тебя полчаса времени. Хватит?
— Хватит, — буркнул Николай Николаевич.
Пётр Петрович ушёл переживать в свой маленький лес, устроенный в дальнем уголке сада. Там росли несколько берёзок вокруг земляничной поляны, а прошлой осенью он посадил кусты папоротника в отчаянной надежде, что когда-нибудь в Купальскую ночь мистическое растение зацветёт и поможет вернуть мятежную супругу в лоно семьи.
Когда Пётр Петрович вернулся в дом, Николая Николаевича уже не было. На диване в нелепой позе валялась Снежана. Без трусов, нагло растерзанная грубым насильником. Пришлось затопить баньку, отнести туда свою безмолвную подругу и тщательно отмыть тёплой водой.
Ночью Пётр Петрович обнимал Снежану и горько жаловался на несчастную судьбу.
Потом они немного позанимались любовью. Главное не видеть при этом искусственного лица, мёртвых неподвижных глаз, тогда воображение обманывалось легче и, вздрагивающие в ладонях изящные ягодицы, создавали призрачную иллюзию живой женщины.
Соседу Снежана понравилась. И даже после того как он помирился со своей Тонькой, всё равно заходил время от времени и требовал соития с силиконовой куклой, реагируя на протесты однозначно: угрозой разоблачения.
Бывшие друзья не разговаривали. Хотя Николай Николаевич помириться старался. Сыпал шуточками, мол, не будь Пётр Петрович таким упрямцем, можно было бы устроить маленький бордель и неплохо на Снежане зарабатывать. Мол, он поведал на работе о существовании искусственных любовниц, и мужики проявили недюжинный интерес.
— Понимаешь, даже с точки зрения закона не подкопаешься. Разве что могут заставить зарегистрироваться частным предпринимателем, ха-ха. Спешить надо, пока какую-нибудь статью наши законники не сварганили.
Пётр Петрович не отвечал. Он так и не притронулся к бутылке дорогого рома, оставленного однажды на столе бывшим другом. Даже с места не сдвинул, подтверждая тем самым полный разрыв отношений. При появлении соседа сразу уходил, и если тот хотел что-то сказать, слова летели вдогонку.
Николай Николаевич намекал о борделе не напрасно. Как-то поздно вечером он заявился с двумя мужиками. Кинул на стол тысячную купюру.
— Твоя доля, — сказал веско. Что-то пошутил вслед выбежавшему в коридор Петру Петровичу, но тот не расслышал, вылетел во двор, схватил лопату. Сердце отчаянно стучало, в голове мутилось от возмущения и отвращения. Он подбежал к дому и остановился у двери.