Снесла Баба Яга яичко - [3]
Все слова у меня рассыпались
— Принеси мне это… — Что?
— Ну, то, что мажут на хлеб.
— Маргарин?
— Нет.
— Сливочное масло?
— Ты же знаешь, я уже много лет не ем масла!
— А что тогда?
Морщит лоб, в ней растет раздражение из-за собственной беспомощности. И поэтому она тут же ловко переходит в наступление:
— Что ты за дочка, если не можешь запомнить, как называется то, что мажут на хлеб?
— Намазка? Сырная намазка?
— Да, такое белое, из сыра, — говорит она обиженно, словно решив больше никогда в жизни не произносить слова сырная намазка.
У нее рассыпались все слова. Она рассердилась, если бы могла, затопала бы ногами, ударила рукой по столу, повысила голос. А так осталась скованной, с раздражением, которое пенилось в ней с неожиданной, младенческой свежестью. Она застывала перед кучкой слов, как перед кусочками пазла, который не в состоянии сложить.
— Принеси мне то печенье, с целлюлитом. Она точно знала, что это за печенье. Имелось в виду десертное печенье. Ее мозг все еще работал: малознакомое слово целлюлит соединилось с хорошо знакомым целлюлоза, и в итоге она произнесла такое дикое сочетание. Это всего лишь мое предположение, может быть, связь между языком и мозгом осуществлялась другим путем.
— Дай мне термометр, хочу позвонить Яворке.
— Ты имеешь в виду телефон? — Да.
— Ты ведь собралась звонить не Яворке?
— Конечно нет, с какой стати?
Яворка была маминой знакомой из давних времен, и кто знает, почему именно это имя выскочило у нее в мозгу.
— Ты имела в виду Каю?
— Я так и сказала, хочу позвонить Кае! — фыркнула она.
Ее язык я понимала. Чаще всего она знала, что именно подразумевает под «этим». Когда не могла вспомнить слово, она описывала: «Принесимне это, мое, из чего я пью воду». Задача была простой: имелась в виду пластиковая бутылочка, которую она всегда держала под рукой.
А потом она как будто все-таки нашла способ помочь себе. Начала употреблять деминутивы, чего раньше никогда не делала. Теперь она даже некоторые имена собственные, включая мое, употребляла в нескладных уменьшительных формах. Деминутивы выполняли роль маленьких магнитов, и вот, смотри-ка, рассыпавшиеся слова снова приводились в порядок. Особое удовольствие ей доставляли уменьшительные названия тех вещей, которые она считала очень личными: моя пижамка, мое полотенчико, моя подушечка, моя бутылочка, мои туфельки. Может быть, деминутивами она, как слюной, размягчала во рту твердые конфеты слов, а может быть, с их помощью просто покупала время для нового слога, для следующей фразы?
Возможно, так она чувствовала себя менее одинокой. Она сюсюкала с миром, который ее окружал, и мир тогда казался ей более безопасным и не таким огромным. Вместе с деминутивами в ее речи иногда выскакивал, как пружина из дивана, и какой-нибудь увеличительный ауг-ментатив: собака вырастала до размеров собачищи, воробей — воробьища. Людей она часто воспринимала телесно большими, чем они были на самом деле («Это был огроооооомный человек!»). Она стала меньше — вот в чем было дело, и мир теперь казался ей большим.
Говорила она медленно, с какой-то новой мрачноватой окраской голоса. Она, казалось, наслаждается этим тоном. Голос был чуть хрипловатым, слегка надменным, то есть из тех, что требуют от собеседника абсолютного почтения. При частой нехватке слов голос был для нее последним, что оставалось.
И еще одно было новым. Она начала опираться на отдельные звуки, как на звуковые ходунки. Я часто слышала, как она шуршит по дому, открывает холодильник или заходит в ванную и при этом ритмично повторяет: «Хм, хм, хм». Или же: «Ух-ху-ху, ух-ху-ху».
— С кем это ты? — спрашивала я.
— Да ни с кем, просто так. Сама с собой разговариваю, — отвечала она.
Кто знает, может быть, в какой-то момент ее внезапно пугала тишина, и, чтобы отогнать страх, она произносила свое «хм-хм», «ух-ху».
Она боялась своей смерти и поэтому тщательно учитывала чужие. Она, которая многое забывала, не упускала возможности упомянуть о смертях близких и дальних знакомых, знакомых знакомых, людей, которых вообще не знала, публичных фигур, о чьей смерти сообщали из телевизора.
— Плохая новость.
— Что такое?
— Боюсь, ты расстроишься, если я скажу.
— Скажи.
— Умерла госпожа Весна.
— Какая Весна?
— Ты что, не знаешь госпожу Весну?! С третьего этажа?
— Не знаю. Мы не были с ней знакомы.
— Ту, у которой погиб сын?!
— Нет, я ее не знаю.
— Ту, которая в лифте всегда улыбалась?!
— Не знаю, правда.
— Все длилось не больше нескольких месяцев, — сказала она и закрыла в своем сознании маленький файл госпожи Весны.
Умирали ее соседки, ее близкие и дальние знакомые — круг сужался. Это был преимущественно женский круг: мужья поумирали гораздо раньше, некоторые из ее подруг похоронили двух мужей, а некоторые даже собственных детей. О смертях людей, которые не особенно много для нее значили, она говорила безо всякой неловкости. Небольшие поминальные истории имели и терапевтический эффект: рассказывая их, она отгоняла страх собственной смерти. А вот о смертях близких говорить избегала. Недавнюю смерть своей хорошей подруги обошла молчанием.
— Она была уже очень старой, — коротко заметила она позже, так, словно выплюнула что-то терпкое. Эта подруга была на год с небольшим старше ее.
В сборнике представлены повести современных югославских писательниц. Извечная женская способность прислушиваться к голосу чувств, сопереживать объединяет повести, исполненные в разной стилистической манере. По поводу «дамских» переживаний весело иронизирует Д. Угрешич, о любви юной и романтической пишет Г. Олуич, о любви, опаленной войной, рассказывает Н. Габорович, образ рафинированной интеллектуалки создает А. Б. Шубич, череда обделенных настоящей любовью героев проходит перед читателем в повести Я. Рибникар.
«Читать не надо!» Дубравки Угрешич — это смелая критика современной литературы. Книга состоит из критических эссе, больше похожих на увлекательные рассказы. В них автор блистательно разбивает литературные и околокультурные штампы, а также пытается разобраться с последствиями глобального триумфа Прагматизма. Сборник начинается с остроумной критики книгоиздательского дела, от которой Угрешич переходит к гораздо более серьезным темам — анализу людей и дня сегодняшнего. По мнению большинства критиков, это книга вряд ли смогла бы стать настолько поучительной, если бы не была столь увлекательной.Дубравка Угрешич родилась и училась в бывшей Югославии.
Увлекательное ироничное повествование югославской писательницы Дубравки Угрешич – своеобразный «роман о романе», литературная игра, основанная на цепочке таинственных событий, первое из которых – смерть в бассейне. Это мастерски реализованная модель постмодернистской теории, высвечивающая на фоне жизненных реалий «развитого социализма» абсурдность писательского ремесла.
Жизнь Полины была похожа на сказку: обожаемая работа, родители, любимый мужчина. Но однажды всё рухнуло… Доведенная до отчаяния Полина знакомится на крыше многоэтажки со странным парнем Петей. Он работает в супермаркете, а в свободное время ходит по крышам, уговаривая девушек не совершать страшный поступок. Петя говорит, что земная жизнь временна, и жить нужно так, словно тебе дали роль в театре. Полина восхищается его хладнокровием, но она даже не представляет, кем на самом деле является Петя.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
Россия, Сибирь. 2008 год. Сюда, в небольшой город под видом актеров приезжают два неприметных американца. На самом деле они планируют совершить здесь массовое сатанинское убийство, которое навсегда изменит историю планеты так, как хотят того Силы Зла. В этом им помогают местные преступники и продажные сотрудники милиции. Но не всем по нраву этот мистический и темный план. Ему противостоят члены некоего Тайного Братства. И, конечно же, наш главный герой, находящийся не в самой лучшей форме.
О чем этот роман? Казалось бы, это двенадцать не связанных друг с другом рассказов. Или что-то их все же объединяет? Что нас всех объединяет? Нас, русских. Водка? Кровь? Любовь! Вот, что нас всех объединяет. Несмотря на все ужасы, которые происходили в прошлом и, несомненно, произойдут в будущем. И сквозь века и сквозь столетия, одна женщина, певица поет нам эту песню. Я чувствую любовь! Поет она. И значит, любовь есть. Ты чувствуешь любовь, читатель?
События, описанные в повестях «Новомир» и «Звезда моя, вечерница», происходят в сёлах Южного Урала (Оренбуржья) в конце перестройки и начале пресловутых «реформ». Главный персонаж повести «Новомир» — пенсионер, всю жизнь проработавший механизатором, доживающий свой век в полузаброшенной нынешней деревне, но сумевший, несмотря ни на что, сохранить в себе то человеческое, что напрочь утрачено так называемыми новыми русскими. Героиня повести «Звезда моя, вечерница» встречает наконец того единственного, кого не теряла надежды найти, — свою любовь, опору, соратника по жизни, и это во времена очередной русской смуты, обрушения всего, чем жили и на что так надеялись… Новая книга известного российского прозаика, лауреата премий имени И.А. Бунина, Александра Невского, Д.Н. Мамина-Сибиряка и многих других.
Две женщины — наша современница студентка и советская поэтесса, их судьбы пересекаются, скрещиваться и в них, как в зеркале отражается эпоха…
«Это повесть об Иисусе и его брате Христе: о том, как они родились, о том, как жили и как один из них умер. Смерть второго в историю не вошла…» Так начинается поистине ошеломляющая (и невероятно остроумная) книга Филипа Пулмана, написанная в рамках международного литературного проекта «Мифы». У этого знаменитого фантазера, премированного престижнейшими литературными наградами и вечно воюющего с различными религиозными организациями, загадка двойственной природы Спасителя из Назарета решается очень легко: один брат-близнец был Иисусом, другой — Христом, один истинно верил и познал Бога, а другой хотел подчинить себе мир и построить на земле только иллюзию Царства Божия…Неоднозначная, но при этом увлекательнейшая трактовка «самой великой истории» человечества.
Тео Грипенкерль — мелкий ученый с эго олимпийского бога. Случайно обнаружив древние арамейские свитки, фактически пятое Евангелие, он, не задумываясь о последствиях, публикует их, раздает автографы и интервью, смеется над коллегами-неудачниками, а в итоге оказывается привязанным к стулу в логове террористов… Таков он, современный Прометей!Сюжет об ученом, по воле случая покусившемся на основы христианской религии, мягко говоря, не нов… Но Мишель Фейбер (один из авторов международного проекта «Мифы») и не ставит своей целью поразить читателя оригинальностью — он создает пародию, едкую и острую сатиру на современную книгу и современного героя.
Шестнадцатилетняя Намима — мико, служительница в царстве мертвых, ее госпожа, богиня Идзанами, ежедневно забирает тысячи людских жизней. Намима всегда будет шестнадцать, ведь именно в этом возрасте она умерла. Но после смерти ее душа не обрела покой и мучается неумолимой обидой, ведь ее убил горячо любимый муж.«Хроники Богини» Нацуо Кирино написаны на основе древнего японского мифа о сотворении мира: боги-супруги Идзанаги и Идзанами любили друг друга, и из этой любви родились небо, море, деревья, другие боги и все, что есть на Земле.