Снегири - [14]

Дедушка объяснил, что писатели славны вовсе не этими словами, хотя они их, безусловно, говорили, однако чем в таком случае был обусловлен такой странный выбор, объяснить не смог. Выяснилось, что потом, когда я прочитаю их книги, я, скорее всего, соглашусь с тем, что они достойны висеть в классе. Было немного жаль, что до этих книг я еще не доросла, но, с другой стороны, взрослая жизнь приобрела еще один дополнительный смысл. Что касается Мелкого, то он был впечатлен самой идей. Впечатления Мелкого, как правило, сразу выливались в активную практическую деятельность, сам процесс которой, не говоря уже о последствиях, не всегда был безопасен для окружающих. В предпоследний раз он постриг нашу кошку, потому что решил, что ей жарко. В результате кошка приобрела ни на что не похожий вид, а Мелкий – исцарапанные по плечи руки. А в последний – пришел домой из детского сада и решительно заявил, что его теперь зовут не Женя, а Андрейка.

– Но почему? – спросила бабушка.

– Потому что Женей зовут дедушку, а я хочу собственное имя! В детском саду я уже всем сообщил.

Целую неделю Мелкий откликался исключительно на Андрейку и только в воскресенье про это забыл.

На этот раз Мелкий решил, что он совершенно несправедливо лишен возможности рассматривать портреты писателей только потому, что еще ходит в детский сад. У нас дома был только один портрет – Блока, но он принадлежал маме. Мелкий же хотел завести над кроватью свою личную галерею. Идея со словами ему тоже понравилась, но он решил написать что-то по-настоящему потрясающее. Всю следующую неделю в доме было тихо: вечера Мелкого были посвящены рисованию. Мелкий очень старался, раньше он вообще не рисовал людей, поскольку предпочитал изображать «боевые шагающие машины». Вопрос с портретным сходством Мелкий решил просто: из нашего разговора явственно следовало, что у писателя должна быть борода.

В конце недели он подошел ко мне, чтобы я написала слова. Про один портрет он уже все решил – это был, как объяснил мне Мелкий, Борис Слуцкий. Его Мелкий изобразил рыжебородым. Мелкий знал всего одно его стихотворение, которое иногда читал нам папа. Это было очень хорошее стихотворение про воздушные шары, которые улетают в небо и попадают к погибшим летчикам. Мелкий выбрал последние строчки: «Все получают по детскому шару, с ниткой оборванной при нем: все, кто не вышел тогда из пожара, все, кто ушел, полыхая огнем».

Мужчина на втором портрете, с черной бородой, был Джеймсом Барри. Под ним должны были быть написаны слова Питера Пэна: «Умереть – это ведь тоже большое и интересное приключение». А третий портрет Мелкий сделал для меня. На нем было нарисована очень лохматая женщина: «Это Туве Янссон, – пояснил Мелкий, – можешь сама выбрать слова». Папа только что закончил читать нам «Шляпу волшебника», поэтому никаких сомнений насчет правильных слов у меня не было: «О, как восхитительно, съев все до последней крошки, выпив все до последней капли и падая с ног от усталости после танцев, отправиться домой в тихий рассветный час перед восходом солнца и улечься спать!»

После того как мы закончили и развесили все портреты по стенам, Мелкий позвал бабушку с дедушкой, чтобы они тоже могли полюбоваться. Прочитав надписи, бабушка и дедушка немного помолчали. А потом дедушка сказал:

– Ну, дети, во всяком случае, у вас интересные жизненные ориентиры.

– Это да… – подтвердила бабушка.

Дюрер

Дети любят рисовать, и Мелкий не был исключением из этого правила. У его таланта не было поклонников, но он – как всякий истинный художник – занимался искусством ради искусства. Мелкий был верен раз и навсегда выбранной теме. Если кто-нибудь спрашивал его, что изображено на рисунке, а спрашивали его об этом довольно часто, потому что рисунок, как правило, представлял собой густо заполненное линиями пространство, он неизменно отвечал: «Боевые шагающие машины». В том случае, когда взрослый считал своим долгом проявить интерес к сюжетам картин, Мелкий охотно объяснял, какие именно боевые шагающие машины он изобразил и что происходит на картине. Однако это случалось нечасто, обычно вежливый интерес взрослых исчерпывался первым вопросом, после чего они с чувством выполненного долга предавались беседе с дедушкой, бабушкой и друг другом. Взрослые любили, когда мы рисовали, поскольку считали, что в этот момент мы не представляем опасности как для себя, так и для окружающего мира. В этом они были не совсем правы.

Однажды дедушка, заглянув за плечо Мелкого и всмотревшись в очередной шедевр, с ужасом заметил, что единственная понятная ему часть изображения – это свастики, которые густо усеивали большую часть боевых шагающих машин. Немного помолчав, он спросил у Мелкого, какому событию посвящен рисунок. Мелкий, который был так увлечен, что от усердия высунул кончик языка, не отрываясь от творения, ответил: «Наши бьют фашистов». Дедушка еще раз внимательно посмотрел на рисунок, пытаясь разглядеть там знаки, которые бы отмечали «наших». Таковых он не обнаружил. Поэтому рискнул потревожить Мелкого еще раз:

– А где же красные звезды?

– Звезд я рисовать не умею, – сообщил Мелкий. – Мне их Дашка потом нарисует.