Снег в сентябре - [9]

И над соснами, передавши

Словно в руки его из рук,

Перекидывать дальше, дальше

Оторвавшийся этот звук.

Эта радость твоя мальчишья

Мне понятна — играй, тайга!

Слишком долгой, тяжелой тишью

Оглушали тебя снега.

Зимних месяцев вой пурговый

Примелькался, как дятлов стук.

Ну, а голос гудка — он новый,

Необычный, занятный звук.

Но уйдет состав и вернется,

Гулким голосом протрубя.

Этот звук его обернется

Не игрушкою для тебя.

Люди высыпят из вагонов;

Люди, ежели много их,

Не боятся ни верст зеленых,

Ни медведей, тайга, твоих.

Голос тракторного мотора

(Сосны падают…) загремит.

Заалеет плакат. Контора

Печкой маленькой задымит.

И палатки пойдут, палатки.

Труд на холоде, смех в тепле.

Достижения. Неполадки,

Убывающие в числе.

Мне, конечно, немного жалко

Каждой веточки вековой,

Будут сосны лежать вповалку,

Оземь стукнувшись головой.

Но, увидев сосновый штабель,

Понапрасну не хмурься ты.

Это ж девочкам — шелк и штапель!

Не жалей для них красоты.

Поезд движется, чуть вздыхая,

Удивительным сосняком.

Точно детским мячом, большая

Заигралась тайга гудком.

1959

На улицах старого Братска

На улицах черные лодки

Прикованы к серым столбам.

А ветер, гудя в околотке,

Отчаянно бьет по губам.

Он хочет до сердца добраться

И свой передать ему хмель…

На улицах Старого Братска

Едва ль не последний апрель.

Я вижу дома и заборы,

Они и темны и стары.

На плотных воротах запоры

Почти позабытой поры.

Но жизнь и за старым забором

Бушует, полна новостей,

Со всем ее полным набором

Великих и малых страстей.

А дело-то, видно, не в малом,

Коль в собственном доме народ

Здесь, как на дворе постоялом,

Которое лето живет!

И почвы глубинная встряска,

Сердца будоража до дна,

На улицах Старого Братска,

Как буря морская, слышна.

Ведь все, что казалось немилым:

Осевшие набок дома,

Сараи, — подернется илом,

Уйдет из души и ума.

И что-то заветное тоже

Уйдет для кого-то на дно,

Но если любимо до дрожи,

Всплывет из забвенья оно.

И вижу я первое утро

Недальнего первого дня.

…Волна над заборчиком утлым

Вскипает, шипя и звеня…

А ветер, волнением полный,

Гудит и гремит верховой,

И светлые тучи, как волны,

Летят над моей головой.

1959

«В продолжение долгого времени…»

В продолжение долгого времени

Ворковала по крышам вода.

В продолжение долгого времени

Зной качался и шли холода.

И мелькая под ветром как веточка,

Не однажды в течение дня

Выбегала прозрачная девочка

Из-под солнца взглянуть на меня.

1964

«Я мальчик. Мне двенадцать лет…»

Я мальчик. Мне двенадцать лет.

Кораблик мой плывет по луже.

И ничего на свете нет

Синей ее и глубже.

Мне неудобно. Я большой.

А вот играю, как ребенок.

Плыви, плыви, кораблик мой.

Твой белый парус тонок.

Твои просторы глубоки.

Ты уплывешь средь синих гребней

За голубые лопухи,

За горизонт волшебный…

Я взрослый. Мне под тридцать пять.

Я распрямляюсь. И ложится

У ног моих морская гладь,

Где альбатрос кружится.

«Пора домой», — ты шепчешь мне.

А я — как маленький обманщик.

Там белый парус на волне.

Мне тридцать пять. Я мальчик.

Конечно, мы пойдем домой,

Но пенный след… Но мачта в скрепах…

Плыви, плыви, кораблик мой,

Твой белый парус крепок!

1963

«Время движется, трудится маятник…»

Время движется, трудится маятник,

Как рабочий, как молот его…

Заказал бы я сам себе памятник,

Чтобы не мучить потом никого.

Время движется, серп его трудится,

Травокосит как надо коса.

Я уверен — мечта моя сбудется,

Будет утро и будет роса.

Очевидно, у нашего племени

Молодой всесоюзной крови

Впереди еще множество времени,

Только делай и только живи.

Так и делаем. Мается маятник.

Молот бьет, и работает серп.

Заказал бы я сам себе памятник,

Да надеюсь на общий. На герб.

1963

Пруды

Одни, играючи в наивность,

Стоят за кошек иль собак.

А я люблю любую живность,

Вплоть до лягушек и до жаб.

Когда в деревне, отсудачив,

Замрет изба в туманный час,

Вздымают хоры лягушачьи

Свои симфонии у нас.

Там изумляются солисты

Голосовой своей игре.

Там, между лилий, неречисты,

Воркуют жабушки в икре.

А как возьмутся сразу вместе

Во славу тины и прудов,

Петух, затихший на насесте,

И тот соперничать готов.

Ему мерещится, что, хмуры,

Забыв и двор и бережок,

Уже помаргивают куры:

Склоняй, мол, Петя, гребешок.

Но куры спят.

   А я не сплю.

Я очень музыку люблю.

А рокот, цокот, гогот, пыл

Летят над вешними садами,

Над ивами и над прудами,

Ликуя до потери сил.

Да что там!

   Даже соловей

Вам подтвердит тепло и гневно:

В Тверской губернии моей

Что ни лягушка — то царевна.

1965

Паром

     …Грустно было мне

Покидать обветренные стены

Домика на правой стороне.

Полз паром. На нем мерцало сено.

И платки помахивали мне.

Розовые, белые, шумя,

Ссорясь меж собой, крича, как чайки.

То с базара ехали хозяйки.

Мужики их слушали. Дымя.

      Грустно было мне,

Что под этой синью беспощадно

Я сидел безбабий, безлошадный,

Необобществленный. В стороне.

      Здесь провел я лето.

Эти стены,

Этих жар и ливней перемены,

Этот говор акающий наш,

Этот — в волнах — окающий говор,

Эта дружба выгонов и горок…

Ах, идет, идет паромщик наш.

Выпиваем с ним по чашке чаю.

Отвечаю: «Что ж, ну поскучаю…

Вновь приеду, ежели смогу».

Говорю с неведомым зазнайством:

«Может, сам… обзаведусь хозяйством».

Кланяюсь ромашке, иван-чаю,

Как иду к воде, не замечаю.

Что-то там, на левом берегу?

1966

«Весь в перьях сад, весь в белых перьях сад…»