Снег в июле - [89]

— Мне можно поехать пообедать?

— Да.

Костя приехал минут через сорок в отличном настроении. Есть такая закусочная в переулке, около улицы Герцена. Хоть и обычная забегаловка, но кормят ничего, в основном ударяют по грузинским блюдам: шашлыки, харчо, люля-кебаб — все с акцентом на перец. Другие ругаются, а Косте нравится… Ну-с, а что тут за это время случилось?

— Аглая Федоровна, звонили тут?

— Кто это, Костенька?

— Ну, начальник главка.

— Нет… Костенька. Просьба к вам: побудьте за меня, я быстро.

Хоть и не любит этого Костя, но сейчас милостиво соглашается. И тут же Всевышний — есть все же наверху кто-то, определенно есть! — вознаграждает его за добрый поступок. В приемную вошла та самая особа, которая приезжала сюда с грубоватым парнем и которую Костя оценил по весьма высокой категории. Он хотел вскочить, но тут же, вспомнив, как эта особа над ним смеялась, быстро взял первую попавшуюся папку и стал внимательно читать — смешок тот ей припомнится.

— Здравствуйте! Кажется, Константин? — любезно поздоровалась посетительница.

Костя перевернул страницу: «Прораб схватил увесистую чернильницу, весом не менее одного килограмма, и запустил в голову начальника СУ-27»…

— Здравствуйте, — солидно произнес Костя, продолжая читать: «Хотя чернильница пролетела всего миллиметров тридцать от головы начальника СУ-27, Агашкин даже не шелохнулся. «Все равно график придется выполнить», — твердо сказал он». (Черт знает какую чушь печатает Аглая Федоровна!)

— Если помните, Константин, Кругликова я, Нина Петровна. Вы в прошлый раз помогли мне попасть к управляющему.

Костя наконец поднял голову… Хороша, черт побери! Но тоже почему-то похудела. Чего они все переживают?

— Что-то такое припоминаю. Кажется, вы тогда очень смеялись? — Все шло как по нотам; еще немного терпения, и он возьмет реванш. Костя снова занялся папкой: «Железная выдержка начальника строительного управления номер 27 Агашкина М. М. покорила прораба»…

— Я хотела бы пройти к управляющему.

— К сожалению, он занят. — Костя еще держался, цепляясь за спасительную папку. Но тут (на свою беду) снова посмотрел на посетительницу. Черт возьми, глаза какие большие! Вроде… Нет, сравнить с фарами их нельзя, но стоп-сигналам вполне соответствуют.

Посетительница слегка улыбнулась. Бедный Костя! Вся его решимость растаяла, совсем он сейчас не был похож на твердого «начальника СУ-27». Он вскочил и широко открыл дверь.

— Проходите. Я надеюсь…

Посетительница в знак благодарности слегка наклонила голову и прошла в кабинет.

Костя еще постоял у двери. Боже, какая девушка! Потом подошел к столу: что же все-таки печатает Аглая Федоровна? Он взял папку. На заглавном листе большими буквами стояло: «Павел Писарев. Твердость. Повесть.»

И вот они сидят друг против друга, как когда-то, словно не было этих двух лет, так разделивших их. Она пришла, и ей, конечно, начинать разговор. И тема ясная: неправильная приемка дома № 14. Но сейчас, глядя на его похудевшее, осунувшееся лицо, Нина, уже в который раз, задает себе вопрос: что он делал эти два года в Воронеже, как у него с женой, бывшей, кажется? Почему он не отвечал на письма?

— Мы с вами не виделись два года, Петр Иванович, если не считать недавней встречи, когда я убежала отсюда… — Нормальное начало! Она мысленно похвалила себя. Главное, не сбиться на письма, ни в коем случае! — Я была неправа тогда. Алешка рассказал, что вы послали письмо в стройконтроль об отмене комиссии.

Самотаскин вежливо наклонил голову.

— Хочу уйти со стройки, заявление написала. Но перед тем как его подать, решила заехать к вам.

Самотаскину непонятен ее приход. Странно, чего она ждет от него: совета, жалости, участия? Волнуется… Он с некоторым злорадством отметил, что два года не прошли для нее бесследно: поблекла немного, морщинки делают ее старше, серьезнее. И это как-то примиряет Самотаскина. На миг она становится ближе: свой брат строитель, видно, попала в неприятное положение, просит совета. Он мягко спрашивает:

— Почему вы хотите уйти?

— Это длинная история, Петр Иванович. Я все время спорила с собой. Один человек во мне насмешливо говорил, что высшая математика, которую я изучала, как раз нужна для побелки потолков, оклейки стен обоями, укладки паркета и плитки — всему, чем я занималась в последнее время. Другой… Вчера пришла ко мне женщина, будущий новосел. Смотрела свою квартиру… Радовалась! Другой во мне человек утверждал — и мне казалось, он прав, — что приносить людям радость — это высшая математика жизни, большое счастье. Оно все компенсирует… А вы как считаете?

Она привычно прикусила губу, и Самотаскин вдруг вспомнил их встречу два года назад. После совещания в главке они вышли на улицу. Ее хотели подвезти… один, другой, но она улыбаясь отрицательно качала головой. Алешка приволок такси, и вот они уже втроем в ее комнате за круглым, низким столиком. Потом, когда Алешка вышел посмотреть библиотеку, она вдруг, вот так же покусывая губу, сказала, что любит. «Кого?» — не поняв, спросил он. «Вас»… Пролетела большая птица, коснулась его лица сверкающим крылом. Второй раз уже… Техникум, рядом с ним за столом девушка с тонким, как ему тогда казалось загадочным, лицом. Лекция по железобетону и, хотя он устал, внимательно слушает. Да не может этого быть, маленький, кругленький преподаватель хочет доказать, что железо, которое лежит на стройке у забора, бетон, который привозят на самосвале, — какие-то особые. Якобы французский горшечник когда-то впервые впряг их вместе, и вот уже много лет они вкалывают на пару: железо в плитах растягивается, а бетон сжимается. Никак этого Петр не может понять. Почему именно так? А соседка, которая, может быть, никогда в жизни бетона живого не видела, понимает.