Снег над океаном - [25]

Акаги улыбнулась:

— Шутка Синдзи. Весьма специфическая, судя по полному отсутствию ваших улыбок. А кроме шуток — все, как и сегодня. Из множества сходных Вселенных путем суперпозиции выкристаллизовался некоторый непротиворечивый канон. Деталь оттуда, персона отсюда… То же самое будет и с Туманом, как мне кажется. Есть базовый ствол событий, мы условно назвали его «Сказка». От нее как-то боком отпочковалась линия «Трамонтана-Строптивая-Перекресток». Полностью перпендикулярно — две ветки сразу. «Ныряльщик Нагато» и «Уровни глубины». Вообще в сторону — «Над седой равниной моря», «Серебро и сталь». И в конце всего этого, целый веер кантаек. В искусстве такое называется межавторским сборником по заранее выбранной Вселенной.

— А в реальности?

— В реальности, — Рицко вздохнула, — облака следуют за драконом, а тигр — за ветром. Все-таки люди разные. Жаль.

— А почему жаль?

Акаги охотно пояснила:

— В нашем языке местоимение «я» появилось примерно в конце девятнадцатого века. И нормы языка его толком пока не учитывают. Ты всегда представитель некой группы. Мы, школьники второго класса. Мы, студенты пятого курса. Мы, школьный совет. Мы, управление школы. Мы, жители дома номер три. Неважно, что там один житель. Понимаете? Когда я училась в Европе, стажировалась в ЦЕРНЕ, для меня эта индивидуальность была как удар. Я привыкла, что каждый человек — срез пучка судеб. Жгут из прошлого в будущее. Но ты — именно ты! — должен вести себя так, чтобы твоя группа противостояла враждебному внешнему миру наилучшим образом. Вот поэтому мне иногда жаль. Красивая статуя только на то и годится, чтобы ей со всех сторон любовались. А из простеньких кирпичей можно дом построить.

— Профессор, — взвился Корнет. — Со всем почтением! Из кирпичей можно только стенки сложить. А система отопления или там электроснабжения уже требует большого набора деталей сложной формы, которые просто так не прижмешь друг к другу.

— Удивительно мне, — ласково улыбнулась Акаги, — что разработчик с легендарного русского «Вымпела» не знает о стыковочных узлах, унификации крепежа, посадочных местах да предельных допусках. Оттого, видать, и бьются у вас ракеты о небесный свод.

Корнет похлопал губами. Доктор усмехнулся:

— Что, брат, уела тебя блондинка?

— Эта блондинка восемнадцать ангелов уела, — опомнился Корнет. — В споре с Акаги-химе мне проиграть не стыдно.

Рицко переложила бумаги:

— Я продолжу. Все можно прекрасно, без малейшего зазора, сложить в единую Вселенную. Как гребни, сходящиеся к единой вершине.

— Вы не боитесь смешения множества миров?

— И следующей из этого каши?

— И путаницы подстилающих слоев?

— Я — Рицко Акаги. Вот, молодой человек только что сказал: Акаги-химе, съевшая полторы дюжины Ангелов. Я не боюсь усложнения мира, и не буду сводить его к жалкой определенности очередной Нобелевки. Пусть расцветают сто цветов!

Рицко снова улыбнулась:

— Назвать букет, к примеру, «Мир Луны». Гай-коку-дзины называют же японский язык «мунспиком». И вот пожалуйста, всем хватит места: в небесах неврои, в глубинах Глубинные, над водой Туман, на Луне Ангелы.

— А в жопе островок и мы на островке, — пробурчал не сдавшийся Корнет. — Мы — голодные. Мы — нищие. С «Арпеджио» в башке и рейлганом в руке…

— Простите, профессор, вынужден прервать, — прокашлялся Айболит, поглядев на часы. — У нас травматическая ампутация. Кисть. Предлагаю запустить на новом оборудовании.

— Исполняете вы?

— Да, за хирурга встану сам. Вы будете руководить бригадой. Срез чистый, срок меньше часа, платиновое время. Так что от самого процесса неприятностей не жду. А вот с новой установкой только вы и справитесь. Молодого человека возьмем ассистентом, ему полезно. И нас, кхм-кхм, ветеранов, будет кому поддержать на ногах. Так что, Корнет, добеседуете потом. Под вашим любимым крылом истребителя.

* * *

Под крылом истребителя слабый ветерок да запах старой резины. Под крылом истребителя потрескавшийся бетон временной полосы, положенной саперами уже в последние недели войны Тумана. К тому времени от авиакрыла осталось три машины. Было полсотни. Когда крыло разом выруливало на старт, кипящий воздух иссушал кустарник на километр за желтыми шевронами разметки. По мере поднятия океана самолеты переезжали все выше. С затопленной полосы перелезли на хорошую дорогу шестьдесят два. Потом саперы расчистили террасу несколько вбок от дороги, и остатки авиакрыла обосновались там.

А потом пришел Туман и все, что еще летало, загнал окончательно в море. Тройка машин потому и уцелела, что не поднималась на боевые: не хватало какой-то специальной смазки. Доктор мог бы спросить у Корнета, тот же назывался авиационным инженером. Но для этого пришлось бы просыпаться, вставать с раскатанного на бетоне спальника… А вставать не хотелось. После восемнадцати часов операции по сшивке нервов — всего два ствола, срединный и локтевой, да пока соединишь каждый! — пришлось откачивать еще и переутомившуюся Рицко. Сутки промелькнули, как одно мгновение. И почему доктор отрубился сразу за решетчатыми воротцами госпиталя, он сам не понял.

До истребителя его донесли смущенные морпехи, ожидающие результата операции. Где живет новый врач, они пока не знали, спросить же спящего не могли. Зато где живет самая симпатичная русалка базы, все мужчины выучили давно и навек.