Снег идет 100 лет… - [16]
Судя по тому, что из окна обстрелянной нами квартиры не валил дым, шторку погасили. Но тем не менее, следуя законам конспирации, расходились по одному. Может, и правильно. Ирина Сергеевна, у которой связи распространялись ого-го куда, потом рассказала, что ракета влетела в окно греческого дипработника и что греки накатали какую-то жуткую предъяву о том, что был совершен практически террористический акт. Советско-греческие отношения могли зайти в тупик, назревал политический кризис.
– Меня сегодня, как бы случайно, один тип в штатском спрашивал, не видел ли я, не слышал ли я… – рассказал Тургеша Ирке через пару дней.
– Надо пока завязать с посиделками, а то нас заметут.
– Я сказал, что меня вообще в городе не было.
– Это они проверят на раз.
Но, наверное, грекам от нас, то есть от страны, чего-то надо было, и все это дело спустили на тормозах. Ирке не пришлось даже звонить своим высокопоставленным друганам.
III
А перестройка шествовала по стране. Ее тяжелый топот подмял под себя многих из тех, кто не успел «перестроиться». Кто увернулся от одной ноги, мог попасть под вторую, под двадцать пятую. Не перестройка, а какая-то сороконожка. И все уворачивались и пытались выжить, часто теряя человеческое достоинство. Как все было, описывать не стоит, хотя это была среда обитания наших героев, которая формирует и характеры, и поступки.
А у наших героев Маслаковой Ирки (опять почему-то написал ее первой) и Володи Бушневского родился сын Сашка. Очаровательный рыжий бутуз, которым хвасталась мать и гордился отец.
И в это время подвернулась творческая командировка в Венгрию, и наши «молодые» уехали в Будапешт. После окончания съемок они неожиданно решили остаться по делам бизнеса в уже «не братской» Венгрии. Был организован «колбасный бизнес», и Вова преуспел в нем, резко превратившись из человека, ничего не смыслящего в «колбасных обрезках», в креативного специалиста, фонтанирующего идеями и энергией. Судя по фотографиям, жизнь у молодой семьи складывалась достаточно успешно и «жемчужина» Хунгарии и вообще центральной Европы – озеро Балатон было обласкано их вниманием.
А потом они решили вернуться, дабы дать сыну Сашке достойное образование на Родине. Но Родина жила в каком-то другом ритме и танцевала иной танец, и поймать нужную волну ни Ирке, ни Бушневскому не удавалось. На телевидении были другие герои, которые несильно обрадовались возвращению очень приличных специалистов в свои пенаты. Но Вова и Ирка не унывали, тем более что наели себе на русско-венгерской колбасе некоторый запас жира… «Все не так, ребята», хотелось спеть за Высоцким, да и если не петь, все было понятно. Тургенев со своим клубом сдулся, и после пары вечеров, которые своей неукротимой энергией организовала Маслакова, все по-тихому свернулось. Мы разъехались по разным концам Москвы на новое жилье, и редкие перезвоны обычно заканчивались фразой: «Надо встретиться, а то что-то мы…»
Иногда, правда, встречались, если кто-то построил дачу и предстояло торжественное открытие. Хотя все были в курсе жизни каждого: знали, когда у меня концерт, знали, что Тургеша сменил работу, а у Наташки мама приехала погостить и достала зятя так, что… Знали, что Смогул прилетел из Германии и что у него новая жена. В общем, такое неспешное чтение доски объявлений на фоне мелькающих дней быстротечной жизни.
А потом и дети пошли в институт. Это старшие, а младшие делают определенные успехи… Ничего интересного…
IV
Где-то в начале нулевых мы с женой летом решили отдохнуть и подлечиться, вернее, провести профилактику организма в санатории «Белые ночи» под Питером. Финский залив, с погодой повезло, красота Подленинградья поразила и сразила… Какая Рублевка?! Какая Николина Гора?! А мы еще рванули в Питер на своей машине… И нарисовалась куча друзей. Помимо медицинских процедур еще этакий психологический расслабон. Я и моя гитара в центре внимания – о чем еще можно мечтать. И на второй или третий день нас находят Бушневский и Маслакова. Нам не нужно было настраиваться друг на друга. Мы не могли наговориться. Причем это был обычный треп про своих товарищей, про детей, которые нас не понимают, про то, как вкусно сегодня пообедали. Мы ходили в гости, к нам кто-то приезжал, но наша четверка была, по сути, неразлучна. А где-то на пятый или шестой день нашего кайфа Ирка (а Володя вернулся за чем-то в отель) завела этот разговор:
– А знаете, у нас не все в порядке…
– Что ты имеешь в виду? – спросил я.
– Вова…
– Что «Вова»?
– Он еще в Москве прошел обследование. У него неоперабельный рак…
– Как??
– А вот так… рак легких… славу богу, метастазы не задели еще позвоночник.
– Вова знает?
– Да… Он сам настоял, чтобы ему сообщили диагноз. Врачи отпустили ему три месяца жизни.
– И как нам быть? Как вести себя с ним?
– А так, будто ничего не знаете. Чем ему будет веселее с нами, тем лучше. Так что будем устраивать ему праздник…
– А он что говорит?
– Вова-то? А он говорит, что никто не знает, когда за ним придет тетка с косой, поэтому и нечего себя грузить.
– Слушай, а боли у него как?
– Пока никак… Я думаю, что вопрос времени. Но я все сделаю, чтобы он за этот месяц, год, два получил от жизни столько, сколько другой не видит и за целую жизнь.
