Снадобье викингов - [18]

— Вы правы. Теперь и для меня ясно, что те явления, которые я увидел при обследовании больной, жалобы последней обусловлены отравлением мышьяком. Однако это только начальные симптомы, и поэтому по ним трудно прийти к определенному выводу. И как вы догадались на анализ волосы направить? Молодец!

— Первый раз слышу, чтобы подчиненный от души хвалил руководителя, — пошутил я.

— Но все-таки откуда мышьяк? Обои?!

— Вот именно… обои! Мне кажется, что покрыты они парижской, или, как ее еще называют, мышьяковистой зеленью. И покрыты с избытком. Во многих местах она даже осыпалась. Что же — будем лечить!

С большим трудом нам удалось убедить Селезневых, что рок тяготел только над теми, кто жил в этой комнате, и убрать зеленые обои.

Успешное излечение Веры Васильевны показало, что нами была выявлена истинная причина недуга.

Вместе с тем надо отдать должное изобретательности руководителей местной секты, которые довольно тонко и умело использовали недуг, тяготевший над семьей Селезневых, в своих корыстных целях, распространяли религиозные верования среди населения. В дальнейшем мне не раз приходилось убеждаться, что там, где антирелигиозная пропаганда и, в частности, медицинское обслуживание не на должном уровне, для суеверий и предрассудков создается очень хорошая почва.

МАЛЕНЬКИЙ ДРУГ

Это было вскоре после дня Восьмого марта.

Однажды утром позвонил дежурный и сказал, что ко мне пришел посетитель и убедительно просит немедленно принять его по неотложному вопросу.

Вскоре вошел запыхавшийся грузный мужчина лет 35—40 в расстегнутом пальто и каракулевой шапке-ушанке. Глаза его были воспалены, глазницы несколько запали и имели темный оттенок. Он хотел что-то мне сказать, но тут же закашлялся.

Я встал из-за стола, пододвинул посетителю стул и попросил его сесть.

— Отдохните немного, и я вас выслушаю.

— Доктор… Какой отдых…

Его слова снова были прерваны кашлем.

— Может быть, вы снимете пальто и повесите его на вешалку? У нас довольно тепло, — сказал я мужчине, стараясь придать своему голосу как можно более спокойный и приветливый тон.

— Простите меня, пожалуйста, за мое вторжение. Я понимаю, это нехорошо… Но мой сын… Поймите, мой единственный Никита, — заговорил мужчина и зарыдал, как ребенок, утирая слезы зажатой в руке шапкой.

— Успокойтесь. Скажите, как вас зовут, — выйдя из-за стола и подойдя к посетителю, сказал я, легонько положив руку ему на плечо.

— Николай Петрович!

— Николай Петрович, успокойтесь и расскажите, в чем дело.

— Простите меня, пожалуйста, это нервы. Разрешите водички…

Выпив стакан воды, Николай Петрович снял пальто и сел.

— Доктор, мой сын лежит неподвижный, он отказывается от пищи. Он умрет, если вы не окажете ему помощь. Я прошу вас, поедемте быстрее, или он погибнет. Ради него, ради нас. — Он снова всхлипнул.

Я тут же вызвал инспектора, врача из городской детской больницы, и мы вместе с Николаем Петровичем поехали к нему домой.

Трудно описать тот беспорядок, который царил в его квартире. Окна были завешаны шторами и старыми одеялами, через которые солнечный свет почти не проникал. В комнате стоял полумрак, было очень душно. На полу разбросаны половики, пальто, ватные одеяла и матрацы. Все это, как нам пояснила мать Никиты — Ольга Александровна, — было сделано, чтобы ничто не беспокоило мальчика.

В дальнем углу на диване, укрытый поверх одеяла женской дохой, лежал ребенок. Было темно, и мы не смогли разглядеть его лицо. Вот почему, прежде чем приступить к осмотру больного, нам пришлось доказывать родителям, что необходимо снять занавеси с окон и убрать вещи с пола. Только после того, как детский врач Смирнова заявила, что в таких условиях она отказывается работать, наша просьба была выполнена.

Мы подошли и присели около постели больного. Мальчик лет пяти-шести лежал лицом к стене. На наши вопросы он не отвечал. Когда Лидия Семеновна — врач-педиатр — положила его на спину, Никита открыл глаза, безучастно посмотрел на нас и снова отвернулся.

Лицо мальчика бледное, с каким-то желтовато-землистым оттенком. На нем явно выделяются скулы. Глаза не имеют того своеобразного блеска, какой бывает обычно у детей. Они печальны и сосредоточены. Тело очень худое. На бледных руках хорошо видны поверхностные сосуды, вены и артерии.

Во время обследования одна за другой отвергались предполагаемые причины заболевания. К сожалению, нам никак не удалось вступить в разговор с Никитой: мальчик не отвечал ни на один наш вопрос.

Шел уже третий час, как целая группа врачей находилась в квартире больного, а причина заболевания все еще не была найдена. Собравшись на кухне, мы обсуждали, как поступить дальше. Детский врач настаивал на том, чтобы увезти мальчика в больницу. Я же, опасаясь, что перевозка ухудшит и без того тяжелое состояние ребенка, считал, что лучше оставить больного еще на несколько дней дома и попросить участкового детского врача и сестру ежедневно навещать его. Антон Алексеевич пока молчал. Мы трижды обращались к нему с просьбой высказать свое мнение, прежде чем он ответил на заданный ему вопрос.

— Дмитрий Константинович, — сказал он, обращаясь ко мне, — разрешите мне одному побыть с мальчиком. Есть у меня одна задумка, может, она даст результаты.