Снадобье викингов - [17]

— Проходите, проходите в дом, — пригласил нас Петр Петрович и открыл двери.

Комната, в которую мы вошли, была очень просторной. Посередине ее стоял большой круглый стол, покрытый чистой льняной скатертью. Комод, ножная швейная машина, два шифоньера и телевизор с большим экраном дополняли убранство комнаты. С потолка свисала четырехрожковая электрическая люстра. Окна завешены тюлевыми портьерами. Справа от двери возвышалась круглая печь, облицованная зеленой кафельной плитой. Хозяин начал накрывать на стол, но мы его остановили.

— Петр Петрович, мы обязательно воспользуемся вашим гостеприимством, но позднее. Сейчас мы хотим осмотреть вашу маму.

Мы вошли в небольшую комнату с двумя окнами. Слева у стены на деревянной кровати, высоко приподнятая на подушках, лежала женщина. Она улыбнулась нам, кивком головы ответила на наше приветствие.

— Петя, сколько гостей-то у нас сегодня, — сказала она спокойным, чуть приглушенным хрипловатым голосом. Она хотела подняться на постели, но Антон Алексеевич с удивительной для его лет легкостью и быстротой подошел к больной и сказал: «Не беспокойтесь, Вера Васильевна, мы ведь не в гости приехали, а посмотреть, что это за хвороба к вам привязалась».

— Да уж привязалась, родимый, хоть плачь. Какого мужчину в могилу свела, — и она показала на портрет, висевший над кроватью. На нас смотрел улыбающийся старшина с гвардейским значком и орденскими колодками на груди. Мужественное лицо его украшали пушистые усы.

— А сын-то ваш весь в деда, — сказал я, стараясь сделать приятное этой больной женщине, — такой же богатырь.

— Он у меня молодец… Вот жениться ему пора, а то какая я помощница в доме…

— Да брось ты, мама, — как бы отмахиваясь от чего-то, сказал Петр и отошел к двери. — Мне, может, лучше уйти? — спросил он у меня.

— Да, можно пойти, а мы тут с Верой Васильевной побеседуем.

Пока Антон Алексеевич расспрашивал и обследовал больную, я осматривал комнату. При этом я вспомнил, что, войдя в нее, Константинов обратил внимание на стены. Чем же они могли заинтересовать его? Вероятнее всего, старыми обоями. Они были неестественного ярко-зеленого цвета, имели очень красивый рисунок, хотя в отдельных местах краска, покрывавшая толстым слоем бумагу, осыпалась, образуя желтые пятна.

— Вера Васильевна, а почему вы обои не смените? Ведь они явно устарели, — услышал я вопрос Антона Алексеевича.

— Что вы, голубчик, ведь это память о свекре моем, Силантии Петровиче. Эти обои он еще сам купил, оклеил комнату и все время жил в ней.

— Видно, он очень любил зеленый цвет? — спросил я больную.

— Да, очень любил. «Он мне мою молодость напоминает», — частенько говорил он нам. И для печки зеленый кафель где-то достал.

— Что ни говорите, а цвет в жизни человека большое значение имеет, — сказал Константинов, желая поддержать разговор. — Красный и желтый согревают человека, а голубой и зеленый — успокаивают.

— Ваша правда. Силантий-то Петрович беспокойной судьбы человеком был. Да, и травили его здесь богомолки… Может, у этих зеленых стен и искал он покоя. Опять-таки зелень — это цвет природы: трава, кусты — они ведь зеленые. Не раз старик говорил: «Сроднился я с ними за годы войны».

— Ну, не будем вас больше утомлять, Вера Васильевна. Отдыхайте, а мы с сыном вашим пойдем побеседуем.

— Вы закусите хоть с дороги-то.

— Обязательно, Вера Васильевна, — сказал Антон Алексеевич, закрывая за нами дверь.

Петр Петрович торопливо подошел к нам и спросил:

— Ну, что с мамой?

— Пока ничего не можем сказать. Нам надо где-то обменяться мнениями.

— А вы пройдите в мою комнату, — предложил Селезнев.

Подождав, когда дверь закроется, Антон Алексеевич обратился ко мне:

— Как я понял, мы с вами обратили внимание на одно и то же — зеленые старые обои в этой комнате. Не так ли?

— Подождите, Антон Алексеевич, вы мне сначала расскажите, что удалось выявить при обследовании больной.

— Пока немного. У больной явные воспалительные изменения со стороны слизистых носа и верхних дыхательных путей, имеются даже струпья.

— Об этом я догадывался, наблюдая у нее насморк и хрипоту. Что еще?

— Объективно — небольшие явления, указывающие на полиневрит, повышенная потливость рук и ног, значительная слабость в конечностях и некоторая атрофия мышц.

— Вы правы. Ведь она еще не старая женщина, а с каким трудом села на постели!

— Такие изменения могут вызывать отравления. Но чем?

— А хотите, я отвечу на ваш вопрос?

— Сделайте милость.

— Посмотрите на данные этого анализа. — Я протянул Антону Алексеевичу листок из лаборатории, в котором было указано, что «в направленном на анализ материале обнаружен в мельчайшей дозе мышьяк».

— Что это такое? Откуда это у вас? — спросил Антон Алексеевич таким тоном, как будто я ему показал что-то необыкновенное.

— А вы помните, я по линии судебной медицины волосы на анализ направлял? Этот ответ я получил перед нашим отъездом сюда.

— И вы от меня это скрыли?

— Позвольте, Антон Алексеевич, в нашем деле нет ничего более скверного, как подходить к больному с предвзятым решением. Оно заслоняет объективные факты, и вольно или невольно начнешь все то, что увидишь и услышишь, подгонять под избранное предположение. Ну, а если оно неправильно? Ведь я не случайно устранился от обследования больной и предоставил это вам, так как моя мысль работала только в одну сторону: чем вызвано отравление.