Смятые простыни - [17]

— О Боже… — Ее тело инстинктивно дернулось вперед и еще теснее прижалось к нему.

Продолжая целовать каждый сантиметр ее груди и шеи, Коул медленно достиг уха и снова прихватил зубами мочку. Его язык раз за разом все глубже проникал внутрь, так же как внизу это делал его палец, и Софи не могла не понять намека. Обхватив его бедрами, она начала двигаться вместе с ним в заданном ритме.

Коул понял, что она готова, и удивился — удивился ее мгновенной и щедрой отдаче. Он всегда подозревал, что в Софи таится бездонный омут страсти, которая когда-нибудь вырвется наружу и окажется безудержной и неукротимой. От каждого ее движения, каждого хриплого, низкого стона все его тело бешено пульсировало. А когда он прошептал: «Ты, наверное, очень вкусная. Представь себе, как я пробую тебя там, солнышко, как мой язык входит туда и лижет тебя…» — она издала сдавленный крик и испытала кульминацию.

Коул продолжал неистово сжимать ее в объятиях до тех пор, пока она, тихо постанывая, не обмякла в его руках в полном изнеможении. Подхватив ее, он понес Софи в спальню, положил на кровать поверх прохладного покрывала и опустился сверху.

Коул целовал ее долго и страстно, ласкал ее грудь, бедра, живот, время от времени отстраняясь, чтобы полюбоваться Софи.

— Ты — совершенство, солнышко! — «И этим еще ничего не сказано», — добавил он про себя.

Никогда ни одна женщина не возбуждала его так, как эта. Он продолжал целовать и прикусывать ее груди; губы его были мягкими, язык — твердым. Тело Софи, казалось, было «сконструировано» точно по его идеальным чертежам. Он сходил с ума от желания, но Софи лежала расслабленная и удовлетворенная, отрешенно расчесывая пальцами его густые волосы. Коул перекатился на бок, быстро достал презерватив из кармана джинсов и, зажав его в зубах, стал поспешно освобождаться от остатков одежды.

— Так я плохо тебя вижу, — сказала она чувственным, мурлыкающим голосом.

Несмотря на остроту желания, Коул фыркнул от смеха и широко развел ей ноги.

— Зато я прекрасно вижу тебя. Всю, — добавил он, и голос его прозвучал как звериный рык, поскольку взгляд в этот момент упал на влажные мягкие волоски и нежную набухшую плоть, которую они прикрывали.

На Софи все еще были чулки и легкий, как паутинка, пояс. От этого зрелища Коул чуть совсем не потерял голову. Осторожно, понимая, что она только-только испытала оргазм, он погладил ее пальцами и ощутил липкую горячую влагу. От скромности Софи не осталось и следа, она позволила ему разглядывать и касаться себя. Глубоко вдохнув, чтобы справиться с волнением, Коул подумал, что мог бы вот так смотреть на любимую целую вечность.

А она не хочет принадлежать ему навсегда. К чертям собачьим всю эту игру!

Софи потянулась, как котенок, и улыбнулась:

— Это не совсем честно, знаешь ли! Мне тоже очень хочется увидеть твое тело.

— Скоро ты на меня насмотришься. — Он разорвал блестящий пакетик и надел презерватив. — Но не теперь, потому что я не могу больше ждать.

Положив ее ноги себе на плечи, Коул наклонился вперед. Теперь она была совершенно открыта и беззащитна. Софи обхватила его за плечи, ее глаза расширились и потемнели, она дышала часто и прерывисто. Наверное, ему следовало быть осторожнее, обращаться с ней более ласково, более сдержанно. Но вместо этого, широко раздвинув ей колени, Коул наблюдал, как твердая плоть входит в нее, как ее нежная плоть расступается, медленно пропуская его в себя.

Софи была напряжена, ее тело сопротивлялось. С глухим стоном она выкрикнула его имя.

— Господи, ты такая тесная! — прошептал он сквозь стиснутые зубы. Его лоб покрылся испариной. Откинув голову и зажмурившись, Софи кусала губы. Всю ее грудь, лицо и шею залил алый румянец, нет, не смущения — возбуждения. И наконец лоно приняло его, зажав вторгшуюся плоть словно в жаркий влажный и крепкий кулачок.

Разумеется, он догадывался, что опыта у Софи маловато, что она робка, замкнута и, вероятно, очень мало имела дело с мужчинами. Но Коул и не предполагал, что она вообще никогда не была с мужчиной. Мысль о том, что он у Софи первый, что она столько лет ждала именно его, ошеломила и окончательно лишила Коула рассудка.

— Прости, детка, — сказал он, тяжело дыша, — я не могу больше терпеть.

Без тени обиды Софи притянула к себе его голову и начала целовать с жадной страстью, по силе не уступавшей его собственной. Маленькие руки держали его крепко, не давая отстраниться, она сжимала его с каким-то диким восторгом, приводя в неистовство, подгоняя, заставляя проникать все глубже и глубже. И когда, запрокинув голову, Софи громко застонала в экстазе, он застонал вместе с ней. Коул ничего не соображал, почти ничего не видел, его тело горело. Он ощущал ее частью себя, Софи была в его сознании, в его сердце. Он продолжал мощно двигаться внутри ее хрупкого тела до тех пор, пока наконец его собственное не содрогнулось от финального взрыва.

Стук их сердец сливался воедино, Коул слышал ее легкое, быстрое дыхание, она дышала ему прямо в ухо. Господи, он любит ее! Его сжигало желание обладать ею, произносить ее имя, говорить ей о том, какой счастливой могла бы быть их совместная жизнь, заставить Софи признаться, что и она любит его.