Смятение праведных - [5]

Кольчуга локонов из-под венца

Завесой скрыла лунный блеск лица.

В ней было двойственное существо —

Она и Кравчий, и творец Наво.

Хоть вешней юностью она цвела,

Старуха ей подругою была.

Все были жилы и мослы видны

На теле ущербленной той луны.

Певец, как врач, свой обнажал ланцет,

И плакал он, что в жилах крови нет.

Он плакал, крови не добыв из жил,

И плачем этим Вечному служил.

И в новый круг небес душа пришла,

Там, где султанша мудрая жила.

Она писала, или — может быть —

Жемчужную нанизывала нить.

Вся прелесть мира — в образе ее

Бесценном, редкостном, как мумиё.

Ее вниманье тонкое всегда

В любой сосуд вольется, как вода.

Ее перо черно, но письмена

Блистают. Славит истину она…

И дух черту высот перелетел,

На некий новый свод перелетел.

В ларце сапфирном неба там блистал

Перл, что вселенной средоточьем стал.

Был свет его в надоблачной тиши,

Как свет первоисточника души.

Как зеркало, весь мир он отразил,

Свет зеркалу луны он подарил;

Он ангелом кружит по тверди сей,

На крыльях огневеющих лучей.

Там сам Иса живой открыл родник,

Неистощимый вечных сил родник.

Не потому ли вечный мрак глубок,

Что вечной жизни в нем горит исток?

Бьет исполинскими лучами свет,

Как крылья величайшей из планет.

Нет — то не огненные арыки,

То — славящие бога языки…

И вот увидел дух в пути своем

Тот круг, где Тахамтан стоит с копьем.[13]

Он — в тучах гнева. В годы старины

Им сотни звезд хвостатых рождены.

Они летают в небе сотни лет,

Но духу гнева примиренья нет.

Он миру местью издавна грозит,

И меч его двуострый ядовит.

Он в руки череп чашею берет

И не вино — а кровь из чаши пьет.

Идет он, стрелы длинные меча;

Луна Навруза — след его меча.

Но меч его и каждая стрела —

Все это было Вечному хвала.

И перенесся дух живой тогда

В тот круг, где шла счастливая звезда.

Она, как ангел в радужных шелках,

Она — дервиш небес и падишах.

Хоть на высоком троне вознеслась,

Она от блеска мира отреклась.

Она являет по ночам свой лик,

Ей в небе — факел счастья проводник.

В ней — разум, а лица ее цветок —

Как счастья совершенного залог.

В ее владеньях нет ни тьмы, ни зла,

А в песнопеньях — Вечному хвала.

Душа вошла потом в питейный дом;

Ходжа — индийский старец в доме том.

Во всех своих деяньях терпелив,

Усердием в работе он счастлив.

Как ночь страданий, темен он челом —

И на обе ноги, должно быть, хром.

За расторопным служкой он глядит,

А сам в углу по целым дням сидит.

Как Каабу, он весь небесный свод

За тридцать лет однажды обойдет.

Но четки звезд перебирает он,

Единственного восхваляет он.

И дух, что чуждым стал мирской тщете,

К надмирной устремился высоте.

Неколебимая твердыня — там.

Коран гласит: «Светил святыня — там,

Где под землей и над землей идет

Двенадцати созвездий хоровод».

Но холм в любом созвездье видишь ты —

Престол для несказанной красоты.

Взгляни, как чередуются они,

Как над землей красуются они!

И все глаголом сердца говорят,

Дарителя щедрот благодарят.

И вот ступил на высшую ступень

Скиталец-дух — незримый, словно тень.

Вошел он в храм, где статуи Богов,

Как изваяния из жемчугов.

Там не было брахманов, но кругом

Блистали Будды древним серебром.

Гул их молитвы истов был и чист,

Казалось: Будде молится буддист.

Увидев эти дива, не спеша

Весь круг их чутко обошла душа.

И поклонилась. Было им дано

То видеть, что от нас утаено…

И вот душа, внезапно изумясь,

Стократным удивленьем потряслась.

Все в средоточье здесь.

Одна она Рассеянна и речи лишена.

Свет откровения ее поверг

В беспамятство. И свет ее померк.

* * *

О, кравчий мой! Мне столько испытать

Пришлось, что стало тягостно дышать.

Я к чаше сам не дотянусь моей —

Ты в рот мне сам вино по капле влей!

ГЛАВА XX ТРЕТЬЕ СМЯТЕНИЕ

Нисхождение смятенного странника мрака мира ангелов в столицу государства тела

Вот солнце стягом осенило мир

И весь под ним объединило мир;

И село на высокое седло,

И крупной рысью по небу пошло,

Пересекло меридиан, спеша,

Жарой испепеляющей дыша.

А странник-дух — дремал в ту пору он,

В забвенье изумленьем погружен.

Над ним полдневный небосвод пылал;

И вздрогнул он, опомнился и встал.

Жар лихорадочный таился в нем,

Как будто жар вина струился в нем.

Он ощутил себя чужим всему,

И родина возжаждалась ему.

Опять дорогой трудной он пошел,

Стезю исканий миру предпочел.

Земной простор скитальца восхитил.

И в некий дивный город он вступил.

По воле движется тот город сам;

Предела нет в нем скрытым чудесам.

Из глины первозданной сотворен,

Он формой совершенной наделен.

На двух столпах саманных, город тот

В себе самом вселенную несет.

Четыре перла сокровенных сил

В состав его строитель положил:

Огонь и дух — две силы высших в нем,

Земля, вода — две силы низших в нем, —

Слились в нерасторжимое одно,

Как волею творящей решено.

В том городе — мечеть, базар и сад,

Дома, дворцы, и даже — харабат.

Его огонь — горящий куст Мусы,

Дыханье — как дыханье уст Исы.

Орошены рекой живой воды

Его благоуханные сады.

Стоит в твердыне града тахт златой,

Там шах сидит, что правит всей страной.

Во всех краях страны и поясах

Смятенье, коль на троне болен шах.

Но процветают город и страна,

Когда рука правителя сильна.

Над градом возвышается дворец,

Чей круг наметил циркулем творец.

Не по божественным ли чертежам

Воздвигнут свод — на удивленье нам?

Тот свод — вершина всех земных чудес —