Смута Новейшего времени, или Удивительные похождения Ивана Чмотанова - [9]

            Генералы бросили в бой последние резервы.

                                   *  *  *

            Горечь и раздражение накапливались в Ванином сердце.

            — Побеспокоил прах-то, вот он меня и бередит, — думал Чмотанов. — Кто же это мог быть? Раз с дырочкой - значит не Ленин, Дзержинский бы этого не допустил... Неизвестный вождь?

            Остатки праха Ваня сунул в кожаный чемоданчик и, не предупредив охрану, ушёл из дому.

            Чемоданчик жёг, оттягивал руку. Ваня вышел на торговую площадь. Ларьки, лабазы... Двое шагнули навстречу - в дрожащих руках зажаты смятые рублёвки, глаза бессмысленные:

            — Третьим будешь?

            «Не узнают... »

            Ваня кивнул.

            Пили из горлышка, нюхали корочку, отплёвывались. Ванины собутыльники ожили, стали веселее.

            — Халтуришь? — осклабился один, тыча пальцем в чемодан.

            — Раскрой, посмотрим, — гаркнул третий, протягивая лапищу к ручке.

            — Идите вы к...! — Ваня подхватил чемоданчик и зашагал по незнакомой улице. Двое тащились сзади, грозились, улюлюкали.

            Ваня сворачивал за углы, торопился и незаметно оказался в поле. Суковатые телеграфные столбы тянулись под гору, гудели провода. Двое не отставали. По твёрдому насту Ваня выбрался на косогор, спустился в балочку.

            Дальше Ваня помнил всё очень смутно.

            Он побывал в одной деревне, в другой. Оглядывался - сзади всё время кто-то шёл - и Чмотанов устремлялся дальше. Во рту горело.

            «Самогон пили, не водку, — тупо подумал Ваня. — Жульё».

            Вечерело, когда он обнаружил, что сидит на смёрзшейся горке земли. Вокруг - вкривь и вкось деревянные кресты. У ног - неглубокая яма, головешки. На дне ржавая лопата. Ваня шагнул в могилу и начал копать. Поначалу ему казалось, что нужно выкопать клад. Потом Ваня осознал, что он сидит на краю ямы, держа в руках столичную свою добычу.

            — Бедный, бедный! — причитал Чмотанов. Он встал на колени, из угла могилы выкатился ещё череп, другой, третий...

            — И в каждом - дырочка... — коснеющим языком констатировал Чмотанов, рассматривая черепа.

            Столичный прах затерялся среди прочих.

            Над всеми ними Ваня насыпал маленький холмик.

            Затем он шёл, сшибая кресты и размахивая руками. У горизонта стыла бледная вечерняя заря.

                                   *  *  *

            ...Чмотанов очнулся в избушке, освящённой пятнадцатисвечёвой лампочкой. Ветхий лысый дед в латаной-перелатанной жилетке стоял у самодельной книжной полки. Пятьдесят пять томов в одинаковых переплётах и несколько рваных брошюрок с буквой ять в заголовках - вот и вся библиотека.

            — Возвгащение блудного сына, — картавил старичок, стягивая с Чмотанова заляпанное грязью пальто. — Прошу, батенька, садитесь. Сейчас будем пить чай! А вы, действительно, случайно не... в некотогом годе не годственник мне? Внешнее сходство есть, и довольно большое...

            Чмотанов таращил глаза, силился понять: «Картавит, отроду лет сто».

            Дед возился у электроплитки, сердился:

            — Опять пегегогела! Ну, ничего, мы это починим. Но каковы кгохобогы: столько тугбин постгоено, и до сих пор эне'гия - четыге копейки киловатт. Никакой пенсии не хватает. И опять выход один - нелегальное положение.

            Дед ловко вставил проволочку в счётчик, тот перестал крутится, а плитка занялась малиновым огнём.

            Пили чай. Дед толковал о дружке своём Сашке, который живёт в Америке, и, как и раньше, ни хрена не понимает в мировой политике.

            — Сто лет пгожил, а ума не нажил. Так и не понял, за что его из Госсии выпегли.

            «На что намекает?» — недоумевал Ваня и осторожно спросил:

            — А ты, дедок, чем занимаешся?

            — Бегегу кладбище, это меня устгаивает. Пенсия полностью плюс загплата. Летом подгабатываю, стогожу сено на лугу. Дело это мне знакомое издавна... Вы скажете - есть дела и поважнее. Лет пятьдесят назад я бы с вами согласился, а сейчас, батенька, увольте. Вы пейте чай, не то остынет. Так вот, заботы были не малые, здоговьишко пошатнулось, суета вокгуг, доктога заде'гали, а я их стгасть не люблю. В Госсии меня всегда тянет уйти в подполье. И я в одно пгекгасное утго ушёл из дому. Совсем как г'аф Толстой. Несколько лет жил инкогнито. Писал, думал... К сожалению, ничего не могу показать, на полке этого нет, хганю в укгомном месте. Так вот. Когда спохватился - было поздно: товагищи всё уже гешили за меня. Появление было бы пгосто не уместно... Я занялся своим здоговьем. Изучал йогу, пегестал читать газеты - кгугом твогилось что-то непонятное... Изгедка пегеписывался с Сашей, мы знаем дгуг дгуга ещё с гимназии. В общем, не стоит и вспоминать, что было - того уже не вегнёшь...

            Ваня впился в очертания стариковской тени... Голова, плечи... До ужаса знакомые... Тень зашевелилась... Буднично зазвенел о блюдце стакан...

            Руки у Вани задрожали в нервном тике...

                                   *  *  *

            ...Очнулся он в избе у Маняши, с мокрым полотенцем на лбу. Помнил только одно: как он шёл, перебирая руками колья плетня, а в небе висел колдовский серпик луны, и зелёные огни - парой - светились позади в темноте, - глаза не то собаки, не то волка...